Глаз бури

Уильямс Тэд

Саймон и остальные мрачно смотрели в огонь. Одно дело выполнять опасное поручение своего сюзерена, и другое дело вслепую без толку бродить по ледяной пустыне.

Пламя шипело, пожирая сырое дерево. Кантака, растянувшаяся на снегу, вдруг встала и подняла голову, потом быстро подошла к краю облюбованной ими поляны в рощице сосен на низком склоне. Постояв в нерешительности несколько минут, она вернулась обратно и снова легла. Никто не произнес ни слова, но внезапное напряжение заставило снова замереть их сердца.

Когда трапеза была окончена, в костер подбросили

новые сучья. Они щелкали и дымились в сердитом снежном веселье. Бинабик и Хейстен о чем-то тихо беседовали, а Саймон точил меч на одолженном у Этельберна точиле, когда в воздухе возникла нежная мелодия. Обернувшись, Саймон увидел, что это насвистывает Гримрик, недвижно глядя на пляшущее пламя. Увидев, что Саймон смотрит на него, жилистый эркинландер улыбнулся, обнажив сломанные зубы.

–  Вспомнилось кое-что, - сказал он.
– Старая зимняя песня, вот это что.

–  Так что же ты бубнишь себе под нос?
– спросил Этельберн.
– Спой для всех, парень, нет никакой беды в тихой песне.

–  Валяй, спой, - присоединился и Саймон.

Гримрик посмотрел на Хейстена и тролля, как бы ожидая возражений, но они все еще горячо обсуждали что-то.

–  Ну ладно тогда, - сказал он.
– Надеюсь, что беды в этом нет.
– Он прочистил горло и опустил глаза, словно смущенный неожиданным вниманием.
– Ну, это просто песня, которую мой старый папаша пел, когда мы с ним в декандере выходили дрова рубить. Зимняя песня, - добавил он и, снова прочистив горло, запел хриплым, но не лишенным приятности голосом:

Окошко снегом замело,

И лед в соломе крыши.

И кто-то в дверь твою стучит -

Все громче стук, ты слышишь?

Пой-ка, пой-ка, хей-а хо, кто стучится там?

А в доме тени на стене,

Огонь горит в печи,

И крошка Арда говорит:

–  Кто в дверь мою стучит?

Пой-ка, пой-ка, хей-а хо, кто стучится там?

И голос раздался из тьмы:

–  Открой мне дверь скорее!

У твоего огня в ночи

Я руки отогрею!

Пой-ка, пой-ка, хей-а хо, кто стучится там?

Но Арда скромно говорит:

–  Скажите мне, мой друг,

Кто это бродит по двору,

Когда все спят вокруг?

Пой-ка, пой-ка, хей-а хо, кто стучится там?

–  Я странник бедный, я монах,

Идти уж нету силы!

Была мольба так горяча,

Что лед бы растопила.

Пой-ка, пой-ка, хей-а хо, кто стучится там?

– Тогда, отец, тебя впущу,В тепле тебя согрею.Девицу божий человекОбидеть не посмеет.Пой-ка, пой-ка, хей-а хо, кто стучится там? Открыла дверь, но кто ж за ней?Кто в дом войти так хочет?Стоит там старый ОдноглазИ весело хохочет.–

Я врал, я врал и в дом попал,– Кричит он ей, смеясь, -Мороз мой дом, сугроб - постель,А ты теперь - моя!

–  Святой Узирис, вы ума лишились?
– Слудиг вскочил, ошарашив всех слушателей. Глаза его расширились от ужаса, он широко чертил перед собой знак древа, как будто защищался от нападающего зверя.
– Вы ума лишились!
– повторил он, глядя на онемевшего Гримрика.

Эркинландер посмотрел на своих товарищей и беспомощно пожал плечами.

–  Что с этим риммером, тролль?
– спросил он.

Бинабик, прищурившись, взглянул на все еще стоящего Слудига.

–  В чем была не правильность, Слудиг? Мы никто совсем не понимаем.

Северянин оглядел недоумевающие лица.

–  Вы потеряли разум?
– спросил он.
– Вы что, не понимаете, о ком поете?

–  Старый Одноглаз?
– спросил Гримрик, удивленно подняв брови.
– Да просто глупая песня, северянин. Научился от папаши.

–  Тот, о ком вы поете, эту Удун Один Глаз - Удун Риммер, старый черный бог моего народа. В Риммергарде все поклонялись ему, погрязнув в языческом невежестве. И не надо призывать Удуна, Небесного Отца, когда идете по этой стране - а не то он придет вам на горе.

–  Удун Риммер… - задумчиво пробормотал Бинабик.

–  Но если вы в него больше не верите, - спросил Саймон, - то почему тогда вы боитесь говорить о нем?

Губы Слудига все еще были тревожно сжаты.

–  Я не говорил, что не верю в него… да простит меня Эйдон… Я сказал, что мы, риммеры, больше не поклоняемся ему.
– Он опустился на землю.
– Вы, конечно, считаете меня дураком. Пусть так. Лучше это, чем призывать на себя гнев ревнивых старых богов. Мы сейчас в его стране.

–  Так ведь это просто песня, - защищаясь, сказал Гримрик.
– Никуда я ничего не призывал. Это просто чертова песня.

–  Бинабик, так вот почему мы говорим Удунсдень, - начал Саймон, но замолчал, увидев, что тролль не слушает. На лице маленького человека сияла широкая улыбка, как будто он только что сделал добрый глотою сладкой наливки.

–  Так оно и есть, конечно!
– сказал он и повернулся к бледному Слудигу.
– Ты додумался до этого, мой друг.

–  О чем ты говоришь?
– с некоторым раздражением спросил светловолосый северянин.
– Я не понимаю.

–  Наше искательство. Место, куда шел Колмунд. Дерево Рифм. Мы думали, это в действительности рифма или поэзия, но теперь ты находил. Дерево Рифм - Дерево Риммера\ Вот что мы ищем.

Мгновение лицо Слудига оставалось непонимающим, потом он медленно кивнул головой.

–  Благословенная Элисия, тролль, - Удундрево! Как я раньше не догадался? Удундрево!

–  Ты знаешь, о чем говорил Бинабик?
– Саймон тоже начинал понимать.

–  Конечно. Это старая, старая наша легенда - о ледяном дереве. Удун сам вырастил его, чтобы взобраться на небо и сделаться королем всех богов.