Глаз павлина

Гордон Уильям

Черные глаза оружейника дико блеснули, и он с протяжным боевым криком взмахнул кинжалом и со свистом распорол горячий плотный воздух.

— Да тебе просто необходимо купить этот кинжал! Ты еще меня не раз вспомнишь, когда он спасет тебе жизнь!

Клинок и вправду был хорош, и Конан без сожаления расстался с парой монет, заодно выспросив у торговца дорогу в ювелирные ряды.

Выбор украшений был поистине огромен, но Конан разбирался в них получше иного ювелира — недаром он столько лет был ловким вором и удачливым пиратом! И он сразу обратил внимание на тончайшей работы золотое колье с синими и бледно-розовыми гималейскими самоцветами в лавке одного вендийца.

Однако он потратил немало времени, чтобы ознакомиться с ювелирными рядами, прежде чем вернулся к вендийскому купцу. Потом они обстоятельно торговались со смуглым торговцем, заломившим за колье невероятную цену (похоже, вендиец решил, что глупый варвар вернулся из удачливого набега и на нем можно хорошо нажиться). Торг доставил обоим уйму удовольствия и вызвал в прожженном торговце искреннее уважение к Конану. Наконец собеседники ударили по рукам, и Конан уплатил вендийцу полновесным золотом половину от первоначально запрошенной цены.

— Северянин, тебе бы морским песком на пляже торговать! — отирая после жаркого спора со лба пот, бросил вендиец.— Еще пара таких сделок, и я вернусь домой нищим! И кто тогда будет кормить моих детей? Если ты мечом орудуешь хотя бы примерно так же, как торгуешься, я не завидую твоим врагам!

— А если ты так же делаешь детей, как торгуешься, то их прокормить не сможет целый отряд, почтенный,— не остался в долгу Конан, укладывавший драгоценную покупку в кожаный поясной кошель.— Я не завидую твоим покупателям!

Оба рассмеялись и вполне довольные друг другом распили кувшин охлажденного молодого вина, который, кстати, был далеко не первым выпитым Конаном за сегодняшний день.

Едва варвар покинул лавку хитрого вендийца, он испытал мгновенный укол тревоги, тоже не первый. Однако, внимательно посмотрев вокруг, киммериец, обычно угадывавший засады каким-то неведомым звериным чутьем, ничего не обнаружил. Он пожал плечами, решив, что причиной тому была жара и выпитое вино, и пошел прочь.

Киммериец так и не обратил внимания на ничем не примечательного низенького желтокожего человечка. Заметив, что Конан обернулся, соглядатай, одетый в черную хламиду, словно бы слился с тенями, и лишь два горящих глаза с ненавистью глядели на варвара из-под капюшона.

* * *

Проголодавшийся от бесконечных хождений Конан решил утолить голод. Оглядевшись, он направился к ближайшему мангалу, от которого исходили аппетитные запахи свежего жареного мяса. Поев, киммериец собрался уже было вернуться к Руфии в «Золотую Лозу», как его внимание привлекли удивленные возгласы, одобрительные крики и громкие аплодисменты. Раздвинув плотную толпу зевак, Конан остановился, завороженный необычным зрелищем.

На расчищенном от мусора пятачке давала представление труппа бродячих жонглеров. Троица, в состав которой входили мускулистый высокий чернокожий мужчина и две гибкие грациозные девушки, проделывала что-то невероятное. Их руки и ноги мелькали в воздухе с невообразимой быстротой, и над поляной летали ножи, палицы, метательные диски и боевые топоры. Одновременно над головами жонглеров находилось столько оружия, что им можно было бы вооружить небольшой отряд.

Кешанцы — Конан определил это по их своеобразной внешности: удивительному сочетанию черной кожи и тонких черт лица — заставляли острую сталь повиноваться любому своему капризу. Послушные их воле клинки то зависали в воздухе, то, наоборот, с ужасающей скоростью устремлялись к полуобнаженным телам. Уж на что отменной реакцией киммериец обладал сам, но пару раз он был уверен, что острые лезвия неминуемо вонзятся в податливую человеческую плоть. И то, что этого не произошло, Конан воспринял как чудо.

Это казалось невозможным, но кешанцы все увеличивали и увеличивали темп и количество подбрасываемых предметов. Пот хрустальной пленкой покрывал мускулистые тела с головы до ног, когда жонглеры опустили руки, заставив вонзиться в землю свои опасные игрушки.

Конан подумал, что представление окончено, но чернокожие красавицы, обнажив в улыбках белоснежные зубы, раскланялись и разошлись в разные концы пятачка. Там они уселись на корточки и, взяв маленькие деревянные барабанчики, стали отбивать на них мерный ритм. Кешанец поднял руку, привлекая внимание. Подхватив два длинных, чуть изогнутых обоюдоострых клинка, он начал фехтовать ими с воображаемым противником.

Киммериец, сам превосходно владевший мечом, был поражен до глубины души: ни разу в жизни он еще не видел такой виртуозной работы клинками. Кешанец превратился в настоящий вихрь. Со стороны казалось, что у него не две руки, а по крайней мере четыре. Он умудрялся быть одновременно в нескольких местах, наносил и отражал удары с самых неожиданных сторон. Киммериец мог точно сказать: так мечом мог владеть лишь настоящий воин, одной ловкости рук жонглера тут было недостаточно.

— Вот это воин, клянусь Вещим Вороном! — Он восхищенно толкнул локтем в бок соседа.— Кром Громовержец, да с отрядом таких бойцов я покорил бы и Аквилонию!

Бородатый шемит с ним охотно согласился, восхищенно поцокав языком:

— Что Аквилония, на плечах таких воинов я бы въехал прямо в небесные чертоги Птеора! Знай, чужестранец, что это сам Тумелар. Говорят,— он заговорщицки понизил голос,— что после карнавала у него будут брать уроки сам Фарах и его начальник стражи Рамазан… А уж они рубаки — будь здоров!

Наконец рослый кешанец высоко подпрыгнул в воздух, сделал последнее сальто и, встав на ноги, замер. Грудь его бурно вздымалась, но мокрое от пота круглое лицо расплылось в довольной ухмылке.

Зрители дружно разразились аплодисментами и восхищенным ревом.

Чернокожий мужчина что-то выкрикнул на своем гортанном наречии, а затем на ломаном шемитском языке предложил зрителям отблагодарить таких красивых девушек и его самого несколькими монетками. Скалясь в ослепительной улыбке, он корчил разбойничьи рожи, грозно размахивал в воздухе саблями и уговаривал славных жителей Кироса не скупиться, сопровождая свои слова двусмысленными шутками.