Глаз разума
Шрифт:
Парадоксально, но я утратил чувство страха высоты. Обычно я пугался и испытывал тревогу, когда смотрел из окна высокого дома на улицы внизу. Когда я жил вблизи каньона Топанга, то никогда не подходил к краю дороги, вившейся вдоль каньона. От одной мысли о возможном падении меня начинала пробирать дрожь. Но теперь, когда я лишился восприятия глубины, я могу с полным безразличием смотреть вниз с любой высоты.
Иногда у меня бывают ложно-стереоскопические восприятия. Например, такой плоский предмет, как лежащая на полу газета, может показаться мне висящим в воздухе. Открывая дверь, я иногда принимаю лежащий у порога коврик за стол и в недоумении останавливаюсь. Иногда, когда я вижу нарисованные на асфальте горизонтальные линии, мне кажется, что это ступени, коврик или еще какая-то рельефная штука.
Переход улиц, подъем и спуск по ступенькам, просто прогулки – все, что раньше не требовало никакого специального внимания, требует теперь постоянной осторожности и осмотрительности. Люди такие, как Сью, прожившие большую часть жизни без стереоскопического зрения, могут легко адаптироваться к подобным трудностям, но человеку, который, как я, всегда полагался только на бинокулярное зрение, исключительно тяжело ориентироваться в мире без помощи двух глаз.
Каждое утро я просыпаюсь в мире, где все вещи беспорядочно навалены друг на друга. Я не вижу пространства, не вижу промежутков между вещами.
Раньше мне нравилось любоваться лампочками на рождественских елках – это были мерцающие островки света, подвешенные в воздухе. Теперь я вижу диск, заполненный огоньками, диск, такой же плоский, как карта звездного неба. Приходя в ботанический сад, я не могу больше любоваться – как раньше – на плотную листву деревьев и кустарников, состоящую из слоев, расположенных друг над другом. Теперь листва выглядит для меня как хаотический плоский конгломерат.
Я перестал воспринимать свое отражение в зеркале как расположенное на каком-то расстоянии за ним. Теперь мне кажется, что оно находится на поверхности зеркала. Заметив в зеркале пятна на своей одежде, я безуспешно пытаюсь их отчистить и только после этого начинаю понимать, что это пятна на поверхности самого зеркала. Приблизительно то же самое произошло как-то в феврале, когда мне показалось, что снег идет у меня на кухне, потому что то, что я видел за оконным стеклом, казалось расположенным ничуть не дальше, чем то, что я видел по эту сторону стекла 64 .
64
Было, однако, два прецедента, суть которых я до сих пор не могу объяснить. В обоих случаях я курил марихуану и любовался цветами. Один раз это был росший в горшке нарцисс, в другой раз – плющ, оплетавший расположенный на противоположной стороне улицы забор. Оба раза мне казалось, что цветы начинают расползаться по всему полю зрения, одновременно приобретая трехмерность. Они опять стали плоскими, когда закончилось действие марихуаны. Были ли мои видения «реальными» или иллюзорными? Они кардинально отличались от ложно-стереоскопических изображений, которые я иногда вижу, глядя на линии дорожной разметки, когда никакой глубины на самом деле нет и в помине. У цветов глубина и объемность имеются, и я видел это, когда смотрел на мир обоими глазами. Если то и была иллюзия, то очень правдоподобная, соответствующая реальности.Некоторые из моих корреспондентов испытывали при курении марихуаны противоположные ощущения – утрату стереоскопического зрения. Мир перед ними представал двухмерным, как на живописном полотне.
Несмотря на то что по большей части я просто ненавижу произошедшее уплощение всего и вся и постоянно жалуюсь на утрату бинокулярного зрения, порой мне нравится мой двухмерный мир. В такие моменты я рассматриваю комнату, тихую улицу или накрытый стол, как натюрморт, как красивую визуальную композицию, как ее может увидеть художник или фотограф, вынужденно ограниченный плоскостью картины или фотографии. Более того, я нахожу теперь неизвестное мне ранее удовольствие в рассматривании картин или фотографий, поскольку могу лучше оценить искусство композиции. Они сделались для меня в каком-то смысле красивее, хотя больше не дают мне даже иллюзии глубины.
Однажды
Стереоскопическое зрение не очень важно для рассматривания отдаленных объектов, но отсутствие способности судить о расстоянии стало приводить меня к абсурдным сомнениям и заблуждениям. В рассказе Эдгара Аллана По «Сфинкс» рассказчик видит огромную членистоногую тварь, взбирающуюся на виднеющийся вдали холм. Только немного погодя он с изумлением обнаруживает, что видит крошечное насекомое почти у себя под носом. Я считал описанное в «Сфинксе» переживание преувеличением до тех пор, пока не утратил стереоскопического зрения. Теперь у меня самого регулярно возникают подобные иллюзии. Однажды я обнаружил пятнышко на стекле моих очков, попытался убрать его и только потом понял, что это пятнышко было опавшим листком, лежавшим на тротуаре.
У меня пострадало не только чувство глубины и расстояния, но и чувство перспективы, которое так важно для того, чтобы понять, что находишься в мире объемных объектов, упорядоченно расположенных в пространстве. Когда я посетил конюшню моего друга на Лонг-Айленде, то сначала не понял, что это конюшня. Я видел только вертикальные, горизонтальные и косые линии, похожие на геометрический чертеж, нанесенный на небо. Потом внезапно я увидел перспективу, и чертеж превратился в реальную конюшню, правда, плоскую, как на фотографии или рисунке.
Моя неспособность видеть глубину пространства и определять расстояния приводит к смешению или слиянию ближних и дальних предметов с образованием противоестественных гибридов или химер. Так, однажды я был сильно озадачен, увидев между своими пальцами паутину, и только потом сообразил, что вижу сквозь пальцы серый ковер на полу, лежащий на добрых три фута ниже. Мне казалось, что ковер расположен в одной плоскости с моей рукой. В другой раз я пришел в ужас, видя, что из глаза моего приятеля торчит ветка дерева. Правда, я быстро сообразил, что это ветка дерева, растущего на противоположной стороне улицы. Как-то я заметил, что человек, пересекавший Юнион-сквер, несет на плечах громадный помост. Должно быть, он сошел с ума, раз таскает на себе такие тяжести, подумал я, но немного погодя понял, что этот помост находится футах в тридцати от этого человека, – я опять все перепутал. В другой раз я увидел пожарный насос, торчащий из крыши моего автомобиля, и только потом разобрался, что насос принадлежал пожарной машине, стоявшей в дюжине футов за моим автомобилем. Но ни понимание природы таких фактов, ни поворот головы, приводящий к появлению параллакса смещения, не помогают гарантированно избавиться от иллюзий.
Гигантский понтон высотой в сотню футов над автомобильной пробкой оказывается боковым зеркалом едущего впереди грузовика. Странный зеленый зонтик над головой какой-то женщины оказывается кроной дерева, растущего в трехстах футах за ее спиной. Как-то, читая ночью в кровати, я страшно испугался, «увидев», что лопасть потолочного вентилятора вот-вот разобьет бра над моей кроватью. И хотя я точно знаю, что эти два предмета разделены расстоянием в четыре фута, это никак не спасает меня от очередной иллюзии.
Ничто теперь не выступает мне навстречу, и ничто не углубляется в противоположном направлении: у меня нет больше непосредственного ощущения, что что-то находится «перед», а что-то – «за». Ориентируюсь я теперь только с помощью умозаключений, окклюзии и перспективы. Пространство было некогда гостеприимным бездонным царством, в котором я знал свое место и в котором мог перемещаться в каком угодно направлении. Я мог войти в него, мог в нем жить, у меня были тесные пространственные взаимоотношения со всем, что оказывалось в поле моего зрения. И такого пространства для меня больше не существовало – ни зрительно, ни ментально.