Глаз разума
Шрифт:
Подобные переживания возможны в других случаях. Например, в результате тотальной спинномозговой анестезии человек перестает чувствовать нижнюю половину туловища и теряет способность двигать ногами. Впрочем, данное описание не передает всей диковинности сопутствующих ощущений. Осведомленность о строении собственного тела теряет свою достоверность в результате действия анестетика. То, что находится ниже места укола, не воспринимается больше как часть собственного тела, так как эта часть теряет возможность посылать мозгу сигналы о своем существовании. Она как бы исчезает, унося с собой и занимаемое ею место,
Человек может смотреть на свои «ушедшие» ноги и испытывать сюрреалистическое ощущение, что это не его ноги и вообще не ноги, а восковые модели из анатомического музея. С помощью методов функциональной визуализации было установлено, что анестезированные части тела действительно теряют свое представительство в чувствительной коре. Нечто похожее, очевидно, произошло и с полем зрения моего правого глаза, который больше не посылает сигналов мозгу и не имеет в нем полноценного представительства. Для мозга правая половина моего поля зрения просто перестала существовать.
6 декабря 2009 года
Прошло десять недель после кровоизлияния, а я все еще так и не смог как следует приспособиться к своему новому состоянию. Я снова и снова вынужден напоминать себе о необходимости следить за правой половиной окружающего пространства, чтобы ничего не упустить и ничего не забыть. И до сих пор не способен делать это машинально, автоматически. Смогу ли я когда-нибудь приспособиться? Теперь я вспоминаю, что один из моих корреспондентов, Стивен Фокс, писал мне:
«Намного хуже потери восприятия глубины пространства было для меня возникшее ограничение ширины поля зрения. Я постоянно набиваю синяки на правой руке, так как все время задеваю о дверные косяки, ибо мой мозг воспринимает уполовиненное поле зрения, словно я продолжаю обоими глазами видеть всю панораму пространства. Я часто смахиваю правой рукой предметы со стола. Это ограничение продолжает мешать мне и по прошествии двадцати двух лет односторонней слепоты – особенно на запруженных станциях метро, когда люди вдруг меняют направление движения и оказываются справа от меня. Это приводит к столкновениям и неловким ситуациям.
Гринвич-авеню (как, впрочем, и остальной внешний мир) остается для меня улицей, полной опасностей (реальных и воображаемых) не менее, чем во время моей первой прогулки после кровоизлияния десять недель назад. Люди проносятся мимо. Многие либо разговаривают по мобильному телефону, либо на ходу набирают сообщения. Они сами фактически слепы и глухи ко всему, что происходит вокруг них. Другие ведут на невидимых длинных поводках крошечных, как насекомые, собак, и я рискую наткнуться на эти поводки и попасться как в силки. Под ногами, ниже моего поля зрения, катаются дети на самокатах. Подстерегают меня и другие опасности: канализационные люки, решетки и пожарные гидранты. Внезапно открывающиеся двери, мотоциклисты, доставляющие пиццу, – вся эта уличная сцена словно создана для того, чтобы не оставить безработными травматологов. Я не отваживаюсь выходить на улицу один, и, к счастью, друзья меня не бросают. Они всегда ходят со мной, служа поводырями и охраняя с правой стороны. Сейчас я уже не мечтаю снова сесть за руль.
Идя по улице, я стараюсь держаться правой стороны тротуара, чтобы не
И тем не менее (как сказано в книге Фрэнка Брейди «Уникальное зрелище: зрение одним глазом») почти все из тех, кто потерял один глаз, приспосабливаются к этой потере. Это происходит легче, когда человек молод, если потеря зрения происходит постепенно или второй глаз хорошо видит. (Увы, я не соответствую ни одному из этих критериев.) Большинству людей со временем удается снова начать жить полноценной жизнью. Это возможно, подчеркивает Брейди, если они постоянно не теряют бдительности и заставляют себя сознавать потерю одной половины визуально воспринимаемого пространства.
Возможно, в будущем и я смогу полностью приспособиться к односторонней слепоте, но пока что до этого далеко. Со мной то и дело происходят всякие нелепости. Возвращаясь недавно с прогулки с моим другом Билли, я внезапно потерял его в лифте. Повернувшись вправо, я увидел какого-то человека и принял его за Билли. Потом я понял, что это какой-то незнакомец, причем он тоже выглядел встревоженно, так как увидел, что я пристально и недоуменно рассматриваю его в упор. Видимо, он решил, что я сумасшедший. Только повернувшись еще дальше вправо, я увидел Билли, который стоял слева от незнакомца.
Пять минут спустя, когда мы оказались в моей квартире и я повернулся, чтобы поставить чайник на плиту, Билли снова исчез. Безмерно удивившись, вскоре я обнаружил его там, где оставил. Он продолжал стоять, где стоял, но мой поворот отбросил его в слепую область – в мое визуальное и ментальное «никуда». Меня в который раз удивило, что это может происходить почти моментально, вопреки памяти и здравому смыслу. Каждый раз, когда это случается, исчезновение людей и предметов является для меня полной неожиданностью.
Время покажет, смогу ли я приспособиться к моему новому положению. Возможно, кровоизлияние рассосется и в правом глазу хотя бы частично восстановится периферическое зрение. Пока же в правой половине поля зрения и в соответствующем участке моего мозга налицо пустота, о существовании которой я не имею и не буду иметь осознанного чувственного представления. Я вижу, как люди и предметы продолжают «растворяться в воздухе» и «появляться ниоткуда». Эти выражения перестали быть для меня метафорами и приобрели буквальный смысл, точно описывая ощущение небытия и отсутствия в пространстве.
Глаз разума
В какой мере мы являемся авторами и творцами собственного опыта? Насколько наш чувственный опыт предопределен строением мозга и органов чувств, с которыми мы рождаемся на свет, и насколько мы сами формируем функции мозга при помощи чувственного опыта? Неожиданный свет на этот вопрос могут пролить последствия такой глубокой сенсорной утраты, как слепота. Ослепнуть, особенно в зрелом возрасте, – это значит столкнуться с ошеломляющим вызовом: надо найти новый способ жить, выработать новый способ упорядочения окружающего мира, так как старый способ оказался полностью разрушенным.