Глаз тигра
Шрифт:
Чьи-то руки ухватили меня за ногу, но мне удалось сбросить нападающего и подтянуться до уровня палубы. Я уже поставил на нее одну ногу, зажав в одной руке спасательный жилет, а другой цепляясь за перила. В этот момент моей беспомощности, проход на палубу оказался блокирован еще одной темной фигурой. И тут неожиданным, слепящим светом вспыхнули огни.
Тот, кто стоял передо мной, оказался тем самым типом с кистенем, и на лице его мелькнул кровожадный восторг, когда он занес его над моей головой. Единственным спасением для меня было разжать руку и упасть назад вниз, где уже было полно охранников.
Я оглянулся и почти разжал пальцы, когда позади меня охранник присел, поднял пистолет, и стараясь не потерять равновесия из-за качки, выстрелил в меня. Тяжелая пуля просвистела у меня возле уха, оглушив меня, и попала типу с кистенем прямо в грудь. Он, взмахнув руками, отлетел назад по палубе. Там он зацепился за оснастку передней мачты и повис на ней, как старое пугало. Я же в отчаянной попытке вылез на палубу и выпрямился, все еще сжимая в руке спасательный жилет. У меня за спиной раздался еще один выстрел из «рюгера», но на этот раз было слышно, что пуля врезалась в деревянную обшивку. В три прыжка я добежал до перил и бросился через борт вниз. О воду я ударился плашмя, но меня тут же поволокло тягой винта вглубь и я оказался под брюхом яхты.
Вода была обжигающе ледяной. Казалось, она наполняла мне даже легкие и пронизывала холодными иглами до самых костей. Благодаря спасательному жилету, мне, наконец, удалось вынырнуть на поверхность, и я принялся отчаянно оглядываться.
Береговые огни казались ясными и яркими, они словно подмигивали мне через черную воду. Здесь, в устье, играли легкие волны, покачивая меня вверх и вниз.
«Мандрагора», по-прежнему, продолжала свой путь к черному безбрежному пространству моря. Все ее огни были зажжены, будто она вышла в праздничный круиз.
Неуклюжими движениями я снял с себя ботинки и пиджак, а затем ухитрился продеть руки в спасательный жилет. Когда я снова взглянул на «Мандрагору», она была в миле от меня, но внезапно развернулась, и с ее мостика по темным морским волнам заплясал широкий белый луч. Я снова бросил взгляд к берегу, пытаясь разглядеть знакомые огни. Я узнал огоньки буя на Инглиш-Граунд и мысленно провел от него линию к маяку на Флэт-Хоум. В течение нескольких секунд их положение относительно друг друга слегка изменилось. Значит, начинался отлив, и течение повернуло на запад. Я тоже развернулся по течению и поплыл.
Я плыл по течению, делая широкие, но невысокие взмахи, чтобы делать поменьше брызг. Корабль уже подошел слишком близко. «Мандрагора» уже почти поравнялась со мной, но луч прожектора скользил по темной воде с другого борта.
Течением меня отнесло немного в сторону, «Мандрагора» оказалась на расстоянии около ста шестидесяти ярдов от меня, и я мог различить фигуры на ее мостике. Голубой халат Мэнни Резника, в свете ярких огней мостика, переливался подобно крылу бабочки, я слышал его рассерженный голос, хотя и не мог разобрать слов.
Луч добрался до меня, словно холодный белый указательный палец. Он, как маятник, раскачивался взад и вперед – следующее его движение высветит меня. Луч ушел в другую сторону, а затем начал скользить назад, я лежал как раз у него на пути, но в тот момент, когда он вот-вот должен был осветить меня, случайная волна, набежавшая с моря, встала на его пути. Луч скользнул надо мной, осветив гребень волны, но не затронув меня, а затем снова ушел в сторону, методично обыскивая поверхность моря.
Они меня упустили и легли на прежний курс, двигаясь к устью Северна. Я лежал в спасительных объятиях жилета, наблюдая, как удаляется «Мандрагора». От облегчения ко мне подкралась тошнота – как реакция на пережитое напряжение. Я был свободен, но меня волновало другое – сколько я продержусь, прежде чем замерзну до смерти. Я снова поплыл, наблюдая, как постепенно тускнеют огни «Мандрагоры» и скрываются за поворотом реки.
Свои часы я оставил на судне, поэтому не имел представления, сколько времени провел в воде, прежде чем у меня онемели руки и ноги. Я пытался плыть, но не был уверен, что мои конечности слушаются меня.
Мной овладело удивительное парящее чувство освобождения. Береговые огни потускнели, а меня, казалось, укутали теплые мягкие облака. Я подумал, что если я умираю, то это вовсе не так мучительно, как это расписывают. Я даже хихикнул, лежа промокший и беспомощный в спасательном жилете. Меня удивляло, почему вдруг пропало зрение. Я слышал, что все происходит немного не так. Но потом я понял, что это морской туман, который опускается ранним утром. От него я превратился в незрячего. Однако, постепенно день становился все светлей, и я уже мог различать предметы на расстоянии двадцати футов. Я закрыл глаза и уснул. Моей последней мыслью было то, что это, наверное, моя последняя мысль. Мне снова стало смешно, но темнота укутала меня.
Меня разбудили голоса, они ясно раздавались в тумане где-то поблизости. Внимание привлекал сочный уэльский акцент. Я попытался закричать, но несмотря на все усилия, ифик получился не громче писка чайки.
Из тумана вынырнул темный силуэт допотопной лодки для ловли раков. Они шли без весел, расставляя сети. Два человека склонились через борт, сосредоточась на своем деле.
Я пропищал еще раз, и один из мужчин поднял взгляд. Я разглядел светлые голубые глаза на румяном, но изрезанном морщинами лице, суконную кепку и старую трубку, зажатую в неровных желтых зубах.
– Доброе утро, – прохрипел я.
– Иисусе, – произнес ловец раков, не вынимая трубки изо рта.
Я сидел в крохотной кабинке у руля, завернутый в старое грязное одеяло и пил дымящийся чай без сахара из допотопной, с отбитыми краями, эмалированной кружки. Меня била такая дикая дрожь, что кружка прыгала в моих сжатых ладонях.
Все мое тело приобрело забавный синий оттенок, а суставы болели от возобновляющегося кровообращения. Оба мои спасителя оказались молчаливыми людьми, из тех, что не любят совать нос в чужие дела. Возможно, это качество было воспитано в них.
К тому времени, как они расставили сети и взяли курс к дому, наступил полдень, и я немного отогрелся. Мою одежду высушили над плитой в крохотном камбузе, а желудок наполнили черным хлебом и сэндвичами с копченой макрелью.
Мы пришли в порт Талбот, и когда я попытался расплатиться с ними промокшими пятифунтовыми купюрами, старший из них одарил меня ледяным взглядом.
– Каждый раз, когда я спасаю человека в море, мне уже заплачено сполна. Оставьте себе ваши деньги.
Дорога назад в Лондон была сплошным кошмаром пересадок в сельских автобусах и ночных поездах. Когда я на следующее утро, в половине одиннадцатого, спотыкаясь вышел из вокзала Пэддингтон, мне было понятно, почему парочка бобби замедлила шаги с подозрением покосилась в мою сторону. Скорее всего, я походил на сбежавшего каторжника.