Глаза изо льда
Шрифт:
Ник кивнул про себя, размышляя об этом.
Он знал, что она говорит.
На что намекает, во всяком случае.
— Он кажется тебе мутным, — сказал он. — Фарлуччи. Ты ведь недолюбливаешь его за это, правда? Ты же не веришь, что он был замешан в случившемся со мной?
Он услышал, как она нахмурилась.
— Нет, — сказала она после паузы. — Полагаю, я в это не верю.
Ник снова кивнул.
Он хотел заговорить, но она опередила его.
— …Но Ник, — сказала она. — Это не значит, что я считаю Фарлуччи безвредным. Или чистым. Это определённо не значит, что я думаю, будто
На это Ник тоже кивнул.
Он подозревал, что она права.
— Ладно, — сказал он. — Я возвращаюсь в город на следующем поезде, на который успею. Пришли мне то, что ты упоминала. И адрес, где мне нужно быть… и в котором часу.
— Ник…
Она засомневалась.
Он ждал ответа.
Пока он ждал, он взял термокружку со стойки, нажав на точку давления сбоку, чтобы открыть крышку. Высосав последние капли крови, он подошёл к раковине, сунул в кружку щётку для посуды и вымыл контейнер.
Интересно, Чарли тоже скажет ему, чтобы он этого не делал?
Он подумал, не займёт ли она какую-то промежуточную позицию и просто скажет ему, что он не должен этого делать, если передумал, и всё в порядке, и она поймёт.
По правде говоря, он немного устал от этих танцев с бубном.
Однако он ждал, предвидел это.
Вместо этого она вздохнула.
— Спасибо, — сказала она. — Спасибо за это. На этот раз я буду там, Ник. Ты не будешь один. Клянусь тебе, у меня будет подкрепление, и я буду там. Я буду там. Я обещаю.
Его плечи расслабились.
Он молча кивнул.
— Мы поймаем этих ублюдков, — только и сказал он. — Увидимся через несколько часов, Чарли.
Не дожидаясь ответа, он прервал связь.
Он поставил кружку на сушилку и обернулся.
Как только он это сделал, то замер.
В дверях стояла Уинтер.
Как и прежде, она подкралась к нему так, что он ничего не услышал. Она слегка прислонилась к дверному косяку, закутанная в тот же самый прозрачный халат, который он помнил со своей первой ночи здесь. Её ступни, руки и ноги были обнажены.
Как и в ту ночь, это сразу же возбудило его.
Она хмурилась, скрестив на груди руки. Её чёрные с цветными прядями волосы были взъерошены, зелёно-голубые глаза слабо светились на фоне кожи на несколько оттенков смуглее, чем его собственная, когда он видел её при свете.
Она была так чертовски красива, что он едва мог это вынести.
Какая-то часть его даже не хотела об этом думать.
Он ни в коем случае не хотел признавать её в этом отношении.
Не её разум. Только не её присутствие. Не то, как он видел её в физическом плане. Не то, что она заставляла его чувствовать. Не то, как она вела себя с ним последние несколько дней. Не то, что всё в ней напоминало ему, что он хочет её, или как сильно… или как редко всё складывалось удачно для него.
Её раса пугала его.
Способности, которыми она обладала, её расовые особенности пугали его.
То, как мало он понимал о ней и о них двоих, пугало его.
Всё чаще и чаще у него возникало ощущение, что она знает больше, чем говорит.
Были вещи, о которых она не рассказывала ему; вещи, которые смущали его, которые могли иметь больше отношения к связи между ними, чем она показывала.
Этого он тоже не мог себе объяснить.
Это лишь внутреннее ощущение, как и всё, что связано с ней.
Он даже не знал, насколько её раса преувеличивала или умножала связь, которую он чувствовал между ними… связь, которая также всё больше пугала его, и которая, казалось, усиливалась.
И было ещё кое-что.
Ник никогда не получал тех женщин, которых хотел. Никогда.
Он никогда не получал людей, которых хотел.
Ещё будучи человеком.
Уж точно нет, когда он стал вампиром.
Секс — конечно. Он занимался сексом с теми, кого хотел.
Но те, кого он хотел на самом деле? Они всегда хотели кого-то другого. Они всегда хотели чего-то другого. Они иногда хотели трахнуть его, по разным причинам, но в конечном счёте они всегда хотели… не его.
Не Ника.
У него была подруга, которая часто говорила ему, что он сам виноват.
Она назвала его боящимся обязательств, сказала, что он подсознательно выбирает людей, которые уже заняты, или которые никогда не захотят его.
Он не знал, правда это или нет.
Он просто знал, что, похоже, не имеет никакого контроля над всем этим.
Даже когда Уинтер сердилась на него, стоя перед ним с пониманием и гневом, горящими в её ошеломляющих глазах, когда она стиснула зубы, он боролся со своей собственной реакцией. По правде говоря, больше всего на свете ему хотелось обнять её, затащить обратно в гостиную, на диван, где он мог бы лечь рядом и целовать её, пока она не перестанет злиться на него.
Он хотел бы иметь возможность хотя бы что-то сказать.
Он хотел бы, чтобы существовали какие-то волшебные, разумно звучащие слова, которые он мог бы использовать и заставить её не беспокоиться о том, что он делает.
Но он понятия не имел, каковы эти слова.
По правде говоря, если бы они поменялись местами, он был бы гораздо менее рациональным.
Он, вероятно, вёл бы себя как откровенный мудак в этом отношении.
Прежде чем он смог найти способ выразить всё это, она заговорила.
— Ты уходишь? — спросила она. — Сейчас, Ник. Ты сейчас уходишь?
Поколебавшись, он кивнул.
Он подумал, не сказать ли ещё что-нибудь.
Он подумал, не сказать ли ей, чтобы она не волновалась.
Он подумал, не пообещать ли ей, что вернётся… через одну ночь. Самое большее через две.
Но он этого не сделал.
Она смотрела, как он колеблется.
Она смотрела, как он подбирает слова, обдумывает, не заговорить ли… потом решает этого не делать.
Он увидел, как её лицо ожесточилось, а в глазах появилось понимание.