Глаза Клеопатры
Шрифт:
А повеселевший режиссер как-то сразу похорошел и стал симпатичным. С улыбкой на лице он немного походил на голливудского актера Кларка Гейбла.
— Вот и дайте мне Жириновского! — повторил он, отсмеявшись. — Я не прошу портретного сходства, но дайте мне вот этот занос, эту оторванность от действительности, легкое парение над ней. Ваш герой должен быть как будто немного под газом. Поймите, для него власть давно стала абстракцией. Ему хочется ощущать ее… осязать. Вот он и вымогает у дочерей доказательства верноподданности. Он же ни минуты не сомневается, что бразды правления останутся
— Я понял. Это было безумно смешно, но, кажется, я понял. Дайте мне минуту, — попросил Всеволод Максимильянович.
— Я могу изобразить Жириновского, — вызвался молодой актер, сидевший на третьем ярусе сбоку, свесив одну ногу и подобрав под себя другую.
Нина его узнала — он играл роль «От автора» в «Онегине» — и догадалась, что здесь он будет играть Шута.
— Не надо, Юра, — отозвался Николай. — Не будем отбивать хлеб у Максима Галкина.
Великий Актер снова появился на третьем ярусе и начал произносить слова роли, но теперь монолог зазвучал совсем по-другому. Он не подражал Жириновскому, но еле заметное сходство все же чувствовалось. Он говорил возбужденно и слегка сглатывал слоги. Наверное, зрители на спектакле услышат что-то мучительно знакомое, но так и не поймут, в чем дело, подумала Нина. Как бы то ни было, безумный монолог Лира вдруг стал осмысленным, темные места прояснились. Сцена пошла, дочери, стоявшие ярусом ниже, начали отвечать отцу.
Нина открыла свою папку, извлекла альбом и толстый мягкий карандаш и принялась делать зарисовки.
Когда репетиция закончилась, Никита сказал Николаю, что хочет заехать посоветоваться с Верой Васильевной. Так уж у них повелось: с Николаем он был на «ты», с Верой — по отчеству и на «вы».
— Тебя Леша отвезет, — повернулся он к Нине.
— Поедемте с нами, — пригласил ее Николай.
— Нет, спасибо, но я лучше поеду домой, — отказалась Нина. — Есть кое-какие идеи, хочу поработать.
Никита поддержал ее:
— Мне нужно поговорить с Верой Васильевной по делу. А в гости заедем как-нибудь в другой раз.
После долгих препирательств с шофером Лешей, не желавшим отпускать хозяина одного, Никита все-таки сел в машину к Николаю.
— Олигарх, понимаешь, — подмигнул он Нине на прощанье.
— Мы можем поехать за ними, если хотите, — предложила Нина, садясь в машину.
— Есть кому за ними поехать. — Леша кивнул в сторону темного джипа, выезжавшего со стоянки следом за вишневой «Короллой» Галынина.
— Ладно, тогда домой, — вздохнула Нина и вдруг спохватилась, что уже во второй раз называет Никитину квартиру домом. — В смысле, к Скалону.
Вернувшись в квартиру, она прошла прямо в свою комнату, на ходу погладила прыгающего от радости Кузю и села к столу. В ее комнате стоял маленький антикварный столик-бюро. Нина извлекла из папки альбом и принялась за дело.
Она не чувствовала голода, работала, не замечая ничего. Впервые за долгое время она была по-настоящему счастлива, хотя давно уже, а может быть, и никогда, не мыслила подобными категориями.
Никита вернулся весьма довольный своей миссией.
— Ты пообедала? — спросил он, заглянув к Нине.
— Нет, я заработалась и забыла.
Его лицо окаменело.
— И что же, Дуся не предложила тебе поесть?
— Она предложила, а я отказалась, — поспешно солгала Нина. — Да ничего страшного! Мы можем вместе пообедать.
— Меня там покормили, — сказал Никита. — Подожди, я сейчас.
— Никита! — Нина вскочила и бросилась за ним. — Не надо. Все в порядке. Я не голодна.
— Нет, не все в порядке. Подожди меня здесь. Не ходи за мной.
— Я не хочу, чтобы вы из-за меня ругались.
— Мы не будем ругаться. — Он вернулся к ней, обнял, поцеловал и отвел обратно к столу. — Заканчивай свой рисунок. Ну-ка дай мне взглянуть! Что это?
— Ничего. — Нина захлопнула альбом. — Дуракам полработы не показывают. Это пока лишь наметки. А ты узнал, что хотел?
— О да. Даже более чем. Вера Васильевна дала мне ЕБЦУ.
— Что? — не поняла Нина.
— ЕБЦУ. Еще Более Ценные Указания. Это у меня в институте так шутили, и на работе прижилось. Ладно, работай.
Никита направился прямо в кухню. Дуся была там, занималась готовкой.
— Вернулись, Никита Игоревич? — приветливо улыбнулась она. — Может, проголодались?
— Да я-то в гостях поел, а вот почему вы Нину обедом не покормили? Вот что я хотел бы знать.
Дуся тут же напустила на себя воинственный вид.
— А она ничего не говорила. Хотела бы есть, попросила бы. А она ушла прямо к себе, да так и не выходила. Откуда мне знать?
— Она работала. — Никита изо всех сил старался не рассердиться. — Я тоже иногда дома работаю и поесть забываю, но меня вы всегда спрашиваете.
Дуся молчала. Ее лицо стало замкнутым и враждебным.
— Глаз у нее дурной, у вашей Нины. Я сразу поняла, — буркнула она наконец.
— Глаз дурной? — переспросил взбешенный Никита, не веря своим ушам. — Про дурной глаз это вы с мамочкой с моей поговорите. И про сглаз, и про порчу. То-то вы отказались к ней ездить! А сейчас, если хотите сохранить место, немедленно извинитесь перед Ниной и подайте ей обед.
— Да уж ужин скоро! — не сдавалась Дуся.
— Извинитесь, Евдокия Егоровна, — сурово повторил Никита. — Нина ни в чем не виновата. В тюрьму ее хотел засадить один… очень нехороший человек. Она там чудом выжила, на нее покушение было. Тоже, скажете, не зазря? Да она настоящая героиня, если хотите знать. На суде все было против нее, а она сумела вырваться. Им пришлось ее освободить. Но тот человек все еще ей угрожает, и я все сделаю, чтобы положить этому конец. А вы начинайте привыкать к тому, что она здесь хозяйка.
Он повернулся и вышел из кухни.
Никита прошел в кабинет: ему не терпелось проверить кое-что из ЕБЦУ, полученных от Веры Нелюбиной. А Дуся собрала поднос с едой и поднялась наверх. Она робко постучала в дверь, удерживая поднос одной рукой, и просунула голову в щель.
— Я извиняюсь, вы, может, кушать хотите?
Нина сокрушенно покачала головой:
— Я же его просила не ругать вас!
— А он выругал меня, дуру старую, и правильно сделал. Что ж вы с утра не емши? А я думаю: ну, мало ли? Может, не хочет. Может, где в городе поели.