Глаза Сатаны

Волошин Константин

– Знает, знает! – услышал Хуан, но туг с полуюта грозный окрик и ругань бросили матросов к снастям. Галс слишком затянулся и грозил бедой.

Манёвр закончился, к Хуану подошёл помощник с капитаном. Молча оглядели измождённого бледного человека и капитан спросил грубым голосом на неважном испанском:

– Откуда ты тут взялся? Как зовут?

Хуан назвался. Капитан переглянулся с помощником, тот, трудно подбирая слова, спросил:

– С какой корабль, сеньор де Варес?

Хуан назвал первое попавшееся название, заметив:

– Из Картахены,

сеньор. Два дня назад английские пираты нас подожгли. Мне удалось связать этот плот, – кивнул в сторону моря, – и мы с одним матросом плавали два дня, пока вот вы не заметили меня. Мой товарищ был ранен и сегодня утром свалился в воду, когда ветер поднялся. Я не успел к нему подоспеть. Бедный Родригес, пусть душа его успокоится на небесах!

– Вы нуждаетесь в лечении, – заметил капитан. – Меня зовут Тео Вайя, а это мой помощник Делио Дамаш. Я пришлю вам лекаря.

Капитан с помощником удалились на полуют. Вскоре пришёл полный человек с круглым небритым лицом. Он не представился, молча и грубовато осмотрел голову и бок. Потрогал всё это пальцем, помычал и с грустным покачиванием головой намазал бок и рану на голове жгучей мазью, от которой Хуан чуть не с руганью заскрипел зубами. Однако жжение скоро прошло и Хуан, не расставаясь с флягой, прилёг у фальшборта отдохнуть.

Хуан очнулся от толчка в плечо. Открыл глаза. Перед ним стоял юнга с миской похлёбки, двумя бананами и куском мяса. Рядом стояла кружка с уже разбавленным вином.

Хуан улыбнулся, хотел спросить, куда идёт корабль, но сильно заболела голова, и в теле ощутил что-то тяжёлое, липкое и очень неприятное. Он без удовольствия поел, хотя понимал, что должен быть голоден. А вина с водой выпил много и не напился.

В глазах ходили цветные круги, голова слегка кружилась, в теле ощущался жар и сильнейшая слабость. Слегка знобило.

Он выполз на солнце. Помогло мало. Тело тряслось и ему прислали лекаря. Этот неопрятный сеньор опять же молча осмотрел больного, покачал головой, проговорил всё же коротко:

– Лихорадка, – и, порывшись в сумке, извлёк бутыль с жидкостью, налил немного в кружку и поднёс к губам Хуана. – Пройдёт!

Он говорил на испанском, и это получалось у него хорошо. Это даже Хуан определил, хотя к разговорам его не располагало.

Ближе к вечеру Хуану стало ещё хуже, и потом он уже мало помнил, что с ним происходило. Был ко всему равнодушен, мыслей в голове удержать не мог. Его то трясло от холода, то пылал в жару, обливался потом, но лекарь мало что мог сделать, хотя поил его усердно и обильно.

Эпилог

Мира с озабоченным лицом бесцельно носилась по двум комнатам, не обращала внимания на Пахо. Тот с беспокойством взирал на юную сеньориту, не мог унять девчонку, никакие уговоры не помогали. Она злилась, сильно волновалась уже вторую неделю, и лишь повторяла одно и то же:

– Пахо! Почему Хуан не возвращается? Он ведь обещал! Я знаю, что с ним происходит что-то

очень плохое! Но что? Где он?

– Сеньорита, что тут можно сделать? – отвечал негр. Он переживал не меньше девочки, ему было страшновато одному среди белых людей.

Хуан перед отъездом оформил ему вольную, но это нисколько его не радовало. Он не представлял себя вольным человеком. И как жить с этим?

После долгого молчания, Мира опять заговорила. По-видимому, ей необходимо было выговориться с кем-нибудь.

– Как я просила не уезжать его! Пахо, почему ты не поддержал меня? Я предупреждала, что эта поездка может надолго разлучить нас! И вот смотри! Так оно и вышло! Что теперь с нами будет, Пахо? Я две недели места себе не нахожу!

Негр сокрушённо разводил руками, молча вздыхал.

Особенно тяжело было Мире ночами. Духота, мысли, одна другой мрачнее, долго не давали ей заснуть. И, она уже это поняла, постоянно посещали её в эти часы те греховные мысли и мечтания, которые заставляли девочку краснеть в темноте, стыдиться и волноваться.

Сердце в такие мгновения колотилось у самого горла, дыхание затруднялось. Приходилось потом долго успокаивать себя, но это было не так-то легко. Она металась на одинокой жаркой постели, пока всё же сон не окутывал её своим вязким покрывалом.

Но и во сне всё чаще являлись ей странные, волнующие видения. Неясные, туманные, но всегда жгуче волнующие, объяснить которые она не бралась.

Новые подруги просвещали её. Ей было стыдно признаться, что её помыслы слишком часто заполнены Хуаном, но множество намёков, недосказанных фраз и затаённых мыслей постоянно будоражили юную голову. И отчаянное беспокойство за Хуана. Его долгое отсутствие угнетало девочку. Она чувствовала себя одинокой, всеми покинутой и окружённой опасностью.

Вспоминались жуткие дни у тётки Клариссы, когда она могла лишь догадываться о той трагедии, случившейся с бабушкой Корнелией. И теперь эти воспоминания всё чаще посещали её голову. Заставляли вновь и вновь переживать, плакать о потере, сетовать на судьбу.

Она много молилась, часами могла стоять на коленях, испрашивая милости у Господа. И в тоже время ловила себя на том, что даже в минуты близости с Богом она не переставала думать о Хуане, о том дне или часе, когда сможет обнять его, поцеловать и... – тут она заставляла себя опять обращаться к иконам, просила прощение и продолжала молиться.

– Пахо, тебе необходимо жениться, – неожиданно заявила она однажды.

– Это зачем, сеньорита? – удивился он.

– Как зачем? Семья необходима человеку. Думаешь, мне было приятно жить без отца и матери? У тебя должны быть дети. Я уверена, что Хуан долго будет отсутствовать, а за это время твои дети подрастут. А мне будет не так одиноко в этом доме.

– Сеньорита! У меня нет средств для семьи! Чем я буду кормить их?

– Ты же работаешь тут, Пахо! Я буду тебе платить. Твоя жена тоже будет работать по дому. Проживём! Ты подумай.