Глаза зверя

Незнанский Фридрих Евсеевич

Он хотел было немедленно пойти к телефону, но вспомнил, который сейчас час, и передумал.

— Ладно, — сказал он сам себе. — Позвоню завтра. А лучше нет… Лучше позвоню ей после операции. Точно! Если операция пройдет успешно, позвоню ей и попрошу вернуться. Ну а если нет, значит, жить вместе нам не судьба.

Идея совершить сделку с судьбой Поремскому понравилась. Даже в случае проигрыша (хотя что тут считать проигрышем, а что выигрышем — еще большой вопрос) он мог свалить всю вину на прихоти

судьбы.

Освободившись таким образом от мучивших его этических проблем, Поремский залпом вылил в рот остатки водки и вернулся в спальню. После этого он заснул крепким сном ребенка.

7

Когда приехала Маклюда, Асет еще была в постели. То есть на печке. Услыхав грохот открываемой двери, Асет поначалу испугалась. Она не сразу вспомнила, где находится. Голова слегка побаливала, а язык был сухим и тяжелым, словно его обмакнули в засахаренный мед.

— Ну привет, подруга! — поприветствовала ее Мак-люда. — Вставай и умывайся. Сейчас будем завтракать.

— Зачем мне завтракать? — хмуро отозвалась Асет. — Я сегодня попаду в рай. Неужели я там не поем? Небось тамошняя еда повкуснее здешней.

На бодром, загорелом лице Маклюды появилось недовольство.

— Зря ты так шутишь, Асет, — сказала она. — Нельзя так. А позавтракать тебе надо. Сил наберешься перед важным делом, да и волноваться меньше будешь. Я, когда волнуюсь, всегда ем. Или боишься потолстеть?

Асет фыркнула:

— Чего мне бояться? Даже если целого барана съем, все равно потолстеть не успею. Или ты забыла, что я сегодня умру?

Лицо Маклюды стало еще более недовольным.

— Странные ты вещи говоришь, подруга. Ой, странные. До тебя никто так не говорил. — Маклюда посмотрела на пластиковую бутылку, стоящую на столе, и подозрительно прищурилась: — Ты пила сок?

— Пила, а что толку? — ответила Асет. — Сначала после него хорошо, а потом — когда душа протрезвеет и в тело вернется — от всего тошнит. Разве сама не знаешь?

— Так, Асет… — Маклюда нахмурилась. — Я больше не хочу продолжать этот ненужный разговор. Живо спускайся с печки и иди к столу. У нас времени в обрез.

— У тебя-то его много, — с грустной усмешкой сказала Асет. — А вот у меня… Ладно, сейчас «спущусь. Только ты отвернись, мне надо одеться.

— Одеться? — Маклюда насмешливо подняла брови. — Ты что, королева Англии? Или думаешь, я никогда не видела женского белья?

— Белье, может, и видела, а вот все остальное… Хотя какая теперь разница.

Асет выбралась из-под одеяла, повернулась и поставила ногу на ступеньку.

— Ох! — изумленно охнула Маклюда и прижала ладони к щекам. — Ты что же это вытворяешь?

Тем временем Асет спустилась вниз и повернулась к Маклюде лицом.

— А что такого? — равнодушно спросила она.

— Ты ведь совсем голая! — заорала Маклюда.

— Ну голая, — столь же равнодушно согласилась Асет (она и впрямь стояла перед Маклюдой в чем мать родила). — А какая разница? И вообще, я больше не Асет, а журналистка Катя Иванова. Кстати, ты забыла перекрасить мне волосы.

— Я привезла парик, — машинально отозвалась Маклюда, по-прежнему с возмущением и презрением глядя на голую Асет. — Почему ты спала голая?

Асет усмехнулась:

— Хочешь знать почему? Потому что я напилась твоего сока, и мне стало хорошо. Так хорошо, как никогда еще не было. И я вспомнила одного мужчину…

При слове «мужчина» зрачки Маклюды сузились.

— Мужчину, — с вызовом повторила Асет. — И мне было приятно про него думать перед сном. Ты хочешь, чтобы я продолжала?

Маклюда грозно сдвинула брови.

— Нет! — сказала она. — Хватит рассказывать. Лучше возьми платье и оденься. Смотреть на тебя стыдно.

Асет пожала плечами и подошла к стулу, на спинке которого висела ее одежда. Одевалась она медленно и лениво, словно и впрямь была королевой, не привыкшей одеваться сама. Маклюда по-прежнему пристально на нее смотрела, словно пыталась разгадать, что на уме у этой сумасшедшей девчонки.

Еще несколько дней назад Асет сжалась бы в комочек под суровым взглядом Маклюды, но теперь ей было абсолютно все равно, что скажет, что подумает или даже что сделает Маклюда.

За минувшие сутки в душе Асет произошли такие изменения, после которых человек не может оставаться прежним. Асет сознавала, что ведет себя необычно (и необычно в первую очередь для себя самой), но ничего не могла с этим поделать. Больше того, ей и не хотелось ничего делать. Асет ожидала страх, тревогу, ужас, но на нее вдруг навалилась чудовищная апатия.

— Пошевеливайся скорее, — поторопила ее Маклюда. — А то останешься без завтрака. А перед едой выпей сока.

— Там же ничего нет, — сказала Асет, лениво кивнув на пустую бутылку.

Маклюда заставила себя улыбнуться:

— Ничего, подруга. Я привезла тебе новый, еще вкуснее прежнего!

— Предусмотрительная, — с ироничной усмешкой прошептала Асет.

— Что ты сказала? — прищурилась Маклюда.

— Ничего. Доставай еду. Я буду есть.

Ела Асет с каким-то мрачным упоением, словно от каждого съеденного кусочка зависела вся ее последующая жизнь (на этом или на том свете). Сначала она съела булочки, запивая их кефиром (от сока Асет пока отказалась, объяснив Маклюде, что ей все еще дурно после вчерашней дозы). Потом вареные говяжьи сосиски. За сосисками последовал бутерброд с сыром.