Глазами, полными любви
Шрифт:
Уносясь мыслями в прошлое, она представляла, как молодая сч а стливая чета ее родителей отправилась с драгоценным свертком на руках в небольшой деревянный домик наташиной бабушки на ул и це Сакко и Ванцетти. Сами родители жили тогда в общежитии сельхози н ститута…
Какой след в истории Новосибирска оставили выходцы из Италии Н. Сакко и Б. Ванцетти, работавшие в начале XX века в США, и с какого перепуга в их честь назвали одну из городских улиц –
Единственно бесспорный факт – улица жива и сегодня. Облик ее изменился до неузнаваемости. Быстро уходили в небытие последние кривобокие домишки, тянувшиеся некогда от берега Оби вглубь бесконечных просторов частного сектора. В наши дни высятся на Сакко и Ванцетти безликие многоэтажные монстры.
Домик, в котором жила бабушка, обретался рядом с трамвайной линией, неподалеку от пересечения с широкой и шумной магистралью имени другого революционера, уже советского разлива, проспектом Кирова. С лица земли ветхое строение исчезло где-то в середине двухтысячных годов. Иногда Наташа жалела, что не успела попрощаться с ним, оставить на память фотографию об уходящем на глазах прошлом. С другой стороны, ей не составляло труда в любой момент вернуться мысленно в то время, когда дом был полон шумов, звуков, запахов – словом, жил своей небогатой, незамысловатой, но такой полной жизнью. Детская память способна фиксировать детали не хуже фотоаппарата.
Многое, связанное с обитанием на улице имени двух итало-американских анархистов, Наташа начала помнить примерно с двух-трех лет. Самое первое, яркое и до сих пор самое тревожащее воспоминание относилось к странному сну. Очень четко и ясно всю жизнь помнилось, как в послеобеденный час она лежала с матерью на узкой металлической кровати в малюсенькой комнатушке двухкомнатного бабушкиного домика. Комнатка была настолько мала, что помимо кровати в ней помещался лишь небольшой круглый столик, застеленный белой кружевной скатертью, края которой свешивались едва не до пола.
Мама убаюкала девочку, и Наташе стало сниться, что у лежащей рядом матери выросли вдруг длинные-предлинные, почти на половину лица, ресницы. Девочка отчаянно пыталась раскрыть маме глаза, но те никак не хотели открываться. От страха малышка проснулась с диким ревом. Мать, недовольная тем, что дочь не дала ей отдохнуть, прикрикнула на нее. Обиженная и испуганная Наташа, не в силах объяснить, что с ней произошло, сползла с кровати и со зла сорвала скатерку со стола. Все стоявшие на нем коробочки, флакончики и вазочки полетели на пол. Мама от такого демарша окончательно проснулась, влепила неразумной дитятке шлепок, и Наташа, всхлипывая, отправилась искать защиты у бабушки.
…Всякий раз, вспоминая этот эпизод, Наталья Алексеевна чу в ствовала, как начинает щемить сердце. Непонятный сон оказался звоночком из будущего, пробившимся сквозь детское подсознание. Всего через несколько лет, когда Наташе не исполнилось и семи, ее мама действительно перестала открывать глаза. Навсегда. Ве с ной 1961 года в городской больнице №1 ей неудачно сделали опер а цию по удалению части легкого, пораженного туберкулезом, и ж и вой родные ее бол ь ше не увидели.
Много
Историю о том, как бабушка Ульяна оказалась в неказистом домишке, Наташа узнала через много лет от маминой сестры, тетушки Дины. Драматический эпизод семейной саги оказался связанным с непутевым бабушкиным мужем. Когда семья решила перебраться в Новосибирск из небольшого городка в Кемеровской области, дед Григорий то ли потерял по пьяному делу, то ли промотал на любовниц довольно большие деньги, полученные от продажи добротного каменного дома на их прежнем месте жительства. Оставшихся средств хватило только на небольшой домишко. В нем дед поселил супругу с детьми, а сам отправился искать счастья по белу свету.
Прекрасный специалист-ветеринар, лечивший в основном лошадей, дедуля отличался и другими, менее похвальными качествами. Видный собой, обладавший яркой восточной внешностью, Григорий был лихим выпивохой и бабником. Наталье довелось видеть его несколько раз в жизни, когда он, неизвестно откуда, на некоторое время возвращался к родному порогу. Трезвым она дедушку не заставала ни разу. Напившись, он пел всегда одну и ту же песню: «Эх, загу-загу-загулял, загулял парнишка, парень молодой. В красной рубашоночке, хорошенький такой!»
С бабушкой Ульяной жил младший неженатый сын, дядя Павел. Остальные трое ее детей уже обзавелись семьями и разбежались по своим углам. В домике на Сакко и Ванцетти помимо просторной прихожей, служившей одновременно кухней и столовой, имелось две небольших комнатки. После того как старшие птенцы вылетели из гнезда, бабушка в малюсенькой боковушке обосновалась сама, другую, побольше, отдала сыну-студенту.
В комнате дяди Павла девочке особенно нравилось бывать. Здесь было множество предметов, возбуждавших детское любопытство. Над потертой кушеткой висел автопортрет молодого человека, старательно срисованный им с собственной фотографии по клеткам. Большой лист ватмана, расчерченный на клетки, с началом нового рисунка лежал на письменном столе. Работа, по-видимому, на определенной фазе застряла. Во всяком случае, Наташа ни разу не видела, чтобы в ней хоть что-то изменилось.
На кушетке нередко валялась гитара, на которой никто не играл. Наташе не запрещали трогать инструмент. Поэтому всякий раз, обнаружив гитару, она принималась забавляться с ней, как мартышка с очками. Музыкального дара, к глубокому сожалению, в ребенке это не пробудило.
Однажды на спальном месте дядюшки Наташа увидела вместо гитары небольшой томик в сером коленкоровом переплете. На темном фоне обложки красовался бордовый силуэт стройной дамы в старинной одежде. Ниже шли темные печатные буквы. Не без усилия связав одну букву с другой, девочка смогла прочитать: «О. Бальзак. Озорные рассказы». И название, и рисунок на обложке – все это чрезвычайно заинтересовало любопытное дитя, но знакомству с мировой классикой быстро положил конец дядюшка, вырвавший книгу из рук племянницы.