Глазами, полными любви
Шрифт:
Развязка произошла сама собой. За несколько дней до окончания сельхоз-ссылки, вечером перед очередным походом в клуб Наткина напарница Татьяна, женщина не первой молодости и кое-что повидавшая в жизни, отозвала ее в небольшой закуток, служивший в старинной избе, где они квартировали, сенями, и с тревогой в голосе сказала:
– Слушай, не ходить бы тебе сегодня в клуб. Я тут вчера одну вещь про твоего Генку от деревенских услышала…
– Что у него жена и дочка в городе есть? Так он сам мне рассказал все.
– Да нет, кое-что поинтересней. Ты знаешь, почему он по деревне без дела ошивается?
– В отпуск к матери приехал, он тоже мне сказал.
– Может и к матери, только
– Да ты что… – каким-то деревянным голосом пробормотала Наташа. – А за что он сидел?
– Этого я не знаю, – честно ответила Татьяна, – а только, подруга, кажись, надо делать ноги от такого кавалера. И как можно быстрей. Думается, до главного у вас не дошло. Больно уж он тебя обхаживал, словно на сладкое берег…
– Да что ты такое говоришь! – возмутилась недавняя студентка. – Стала бы я с ним… Будто я раньше ни с кем не встречалась!
– Дура ты, Натаха, набитая, только и всего! Все твои студентики – мальчики-зайчики. А этот – мужик. Вдобавок сидевший. Знаешь, какие там нравы в тюрьме? Мне кое-что понарассказывали. Он с тобой, как с малявкой, забавляется, а на ночь, проводив тебя до крыльца, к Вальке-шалаболке отправляется. У нее ни для кого отказа нет. Тебя он тронуть боится, наверное, чтобы шуму не наделать да снова за решетку не загреметь. Или на прощанье решил «просветить» по всем пунктам. Короче, деушка, надо тебе ставить точку в этой истории и как-то выкручиваться без потерь для хвоста.
Внутри Натки во время этого разговора все похолодело. Ей внезапно захотелось сделаться маленькой-маленькой, вроде Дюймовочки или мышки, и забиться в какую-нибудь норку. С отчетливой ясностью стали понятны некоторые странности в поведении кавалера, его манера говорить, уход от каких-то тем.
Однажды в жаркий сентябрьский день, когда поклонник помогал ей лопатить зерно на току, он снял рубашку, и на лопатке она увидела необычную татуировку – синий ключ, пронзенный стрелой. На Наташин вопрос Геннадий по обыкновению отшутился: «По дури с другом украсили себя. Сейчас жалею. Не обращай внимания!» Вид татуировки Натку несколько смутил, но работа и усталость отвлекли внимание от, как тогда показалось, пустяковой мелочи. В дальнейшем о татуировке речи не заходило.
– Ой, Танюха, влипла же я! Неужели ты тоже ничего не замечала?
– Да вроде парень как парень. Пьяным к тебе не приходил. Девчонки тоже хороводятся вокруг него. Со всеми шутит, всем помогает, если попросят, не выделывается, как некоторые. А на самом деле вон что оказалось. Ну дела!
– Ты сейчас так, – решила Татьяна. – Из дома носу не высовывай. В клубе Генке скажем: заболела ты, «красные дни календаря» или еще наплетем чего-нибудь. А ты утром собирайся и в контору. Ври бригадиру, что хочешь, только чтоб он тебя рассчитал и велел кому-нибудь из шоферов довезти до станции. Все равно послезавтра мы отсюда сваливаем. Так что, думаю, шуму большого не будет.
Все последующие события Наталья помнила, как в тумане. Вечером после танцев кавалер долго высвистывал ее под окном, просил подружек, чтобы те вызвали ее на крыльцо, но «больная» лежала под одеялом, унимая то и дело прокатывавшуюся по телу дрожь. Она и в самом деле чувствовала, как у нее начинается жар.
Утром, наскоро собрав нехитрые шмотки в багажную сумку, Наташа окольными путями добралась до конторы. Бессонная ночь, пережитые эмоции сделали свое дело. Ни у кого из конторских не возникло сомнений в том, что девушка действительно больна. На ее счастье, в город по делам отправлялся сельский ветеринар на своем стареньком раздолбанном «Москвиче». Он прихватил горожанку и довез до ближайшей троллейбусной остановки.
После этой истории Наталья долго ходила по улицам с опаской, хотя умом понимала: вероятность встретиться с бывшим ухажером в огромном городе ничтожна.
Позже, с грустью вспоминая неудачную «лавстори», она недоумевала, почему так всполошилась, узнав об уголовном прошлом своего поклонника. Сколько их, потенциальных женихов, сидело и сидит за решетками наших бесчисленных тюрем! Кто-то действительно угодил за что-то страшное, кто-то загремел по собственной дури, а кто-то и вовсе ни за понюх табаку.
Не исключено, ее краткосрочный кавалер попросту оказался жертвой обстоятельств, кто знает? Врал он, разумеется, напропалую, но кто из мужиков не врет! К своим двадцати с хвостиком Наталья уже составила довольно твердое мнение о противоположном поле. Она отчетливо понимала, что мальчиков с красивыми глазами и стройными фигурами следует если не бояться, то, по крайней мере, опасаться, быть с ними настороже.
…Справедливости ради, надо заметить: осознание этого ср а батывало далеко не всегда. И не раз еще доводилось Наталье Але к сеевне наступать на одни и те же грабли, пока, наконец, в ее ли ч ную жизнь не вошел тот, с кем предстояло делить горести и рад о сти на протяжении терн и стого жизненного пути…
* * *
– Уважаемые пассажиры! – вернул женщину к действительности пронзительный голос тетки в железнодорожной форме. – Не желаете ли перекусить? Наш вагон-ресторан предлагает прохладительные напитки, выпечку, чипсы, орешки!
Протараторив заученный текст и не дожидаясь реакции уважаемых пассажиров, тетка бодро покатила дальше свою тележку, наполненную всякой вредной для желудка снедью.
Обитатели вагона, успевшие перед визитом ресторанной благодетельницы отужинать домашней пищей, неспешно готовились ко сну. Кто-то убаюкивал раскапризничавшегося младенца, кто-то, зевая, уткнулся в смартфон. Когда выключили верхний свет, народ уже дружно посапывал и похрапывал. Не спалось только Наталье Алексеевне с мужем. Она слышала, как он ворочается на верхней полке, устраиваясь поудобнее. Внезапный отъезд дочери с внуком перевернул с ног на голову их жизнь, так старательно распланированную и выстроенную. Вот уж воистину, хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о собственных планах…
Мысль о переезде в новое место отчасти избавляла от грустных мыслей о грядущем одиночестве, наступающей старости. С другой стороны, в душе рождалась вполне понятная тревога. Всю жизнь Наталья Алексеевна в глубине души завидовала устроенности и какой-то респектабельности людей, проживших с рождения до смерти в одном и том же городе, в одном доме, где предметы обстановки переходили от поколения к поколению, сохраняя через вещественную принадлежность неразрывную связь времен…
Собственная жизнь Натальи Алексеевны представляла собой непрерывное кочевье. Неспешная, лишенная повседневной суеты поездка давала прекрасную возможность не торопясь перелистывать страницы этого многолетнего путешествия.