Глазами волка
Шрифт:
Живот урчал всё сильнее. И вот, наконец, первая мышь хрустнула на зубах.
Она была жёсткая и невкусная. Такой не наешься.
Очень захотелось поймать хотя бы зайца, но сил для этого уже не было. Мыши – значит мыши. В тяжёлом походе, как лошади, питаемся тем, что есть под ногами.
Лик разрывал вторую нору, покусывая траву, чтобы разбавить вкус мышиного мяса. Он уже понимал, что не сможет насытиться. Голод вернётся, как только он станет человеком..
…Но даже голодным он сможет ходить, а не ползать.
Ещё одну мышь, ещё!.. Нет, в этой норе уже было пусто.
Лик уходил всё дальше от дороги, но мышей не попадалось. Нет, такая еда никуда не годится! Пока наешься – всю степную Таврию пройдёшь.
Лик посмотрел на дорогу и одновременно прислушался. Только сейчас он заметил на дороге свинцовый межевой столб с изображением палицы. Значит, он был прав – здесь начинают городские угодья. Это радует, пусть и мало значит.
Овечий колокольчик продолжал звякать за холмом. Стадо сюда не пойдёт. Ещё одна маленькая удача.
Но не время смотреть на столбы. Надо охотиться за мышами.
Помучившись, Лик кое-как закусил и решил подняться на холм. Осмотреться – всегда полезно.
За холмом обнаружился ещё один холм. А там – главный дом, с ослепительно-белыми стенами и черепицей цвета сукровицы. Внизу, в балке ручья, паслись овцы, Лик не знал породы – потому что он ими и не интересовался. Овец сторожили знакомые овчарки, с белыми боками и чёрной головой. Значит, стащить не получится…
Это было обидно, но не удивительно. В здешних рощах немало обычных волков.
Лик спустился с холма и стал пробираться к ручью. Теперь он держался уверенно и чувствовал себя почти как дома.
3
Ручей, укрытый тенью зарослей, казался почти чёрным. Солнце пробивалось сквозь листву и поблёскивало на воде. Лику, как всегда, стало нехорошо от этого блеска.
Он начал пить. Перед метаморфозой нужна вода и, желательно, мясо. Вода была вкусная, но ветерок доносил тонкий собачий запах. Лик успокаивал себя – пока он чует овчарок, овчарки не чуют его.
Он выпил так много, что язык занемел, а желудок раздулся. Потом отошёл на солнцепёк, набрал побольше воздуха и начал кружиться.
Лик уже привык к метаморфозам и делал ритуал, не задумываясь.
Давным-давно, жрец Сатрабат научил его письму и ритуалам. Он и рассказал Лику, что метаморфозой управляет лунная богиня Меспелла, подруга собак и волков. Именно она отвечает на танец и обращает оборотня-териона и в животное, и обратно. А в ночь полнолуния, когда её власть входит в полную силу, метаморфоза приходит сама. Каждый из терионов станет под полной луной животным своего рода, будь он волком, медведем или барсуком.
На этом месте Лик задал, как ему казалось, каверзный вопрос. Раз метаморфоза идёт от Луны, почему её можно проходить днём, когда светит Солнце?
Жрец посмотрел на мальчика с сочувствием и без единого слово указал в утреннее небо. Убывающая Луна висела над горизонтом, сонная и заметная.
Голова кружилась – всё быстрее, быстрее. Наконец, Лик, рухнул в траву – и почувствовал, как заныли, вытягиваясь, кости рук, зачесалась кожа, и очень сильно, так, что искры из глаз полетели, полыхнула болью голова..
Он зажмурился, как всегда делал при метаморфозе. А когда открыл, уже лежал на куче рыжей волчьей шерсти в привычном человеческом теле.
Лик поднял руку. Рука была человеческая, нежно розовая, с отросшими ногтями. Скорее для верности, он подполз к ручью.
Ручей не изменился. Словно никакой метаморфозы и не произошло.
Из воды смотрело привлекательное лицо – слишком худое для чистокровного царского скифа, с высокими тонкими скулами и бровями, сросшимися на переносице. Лик полагал, что он выглядит мужественно и решительно – насколько это возможно в шестнадцать лет. Вокруг головы – ореол спутанных рыжих волос. Одни пряди прилипли к обнажённым потным плечам, другие свесились в воду.
Оборотни не стриглись. В их положении это бесполезно. Шерсть всё отрастает после каждой метаморфозы.
Зато оборотническая причёска стала популярной даже в тех краях, где волку не выжить. И гирканские, и фракийские, и армянские всадники отращивали волосы и скручивали их в хитрые причёски. Враг всё равно не дотянутся с земли до шевелюры – а страх такая причёска наводит. Вдруг на коне лев, волк или другое опасное животное?
А вот простые скифы предпочитали стричься и растить бороду.
– Откуда это манера?– спросил как-то Лик у того же Сатрабата.
– Таков скифский обычай.
– Но мы, неврийцы, тоже скифы.
– У вас, неврийцев, борода и так вылазит вместе с шерстью,– напомнил жрец.– А люди хотят отличаться. Неврии и боруски живут слишком близко, терионов среди вас много. Царским скифам не нравиться, что их с вами путают.
Ветер за его спиной разбрасывал шерсть. Обнажённое тело медленно привыкало к прохладному воздуху.
Лик поднялся и зашагал по колючей траве. Он уже третий год как делал метаморфозу – и всё равно каждый раз привыкал заново. После четырёх ног – к двум, после двух – к четырём…
Ещё Сатрабат рассказывал, что оборотни бывают разные, даже барсуки. Волки – самые известные, потому что их больше. Но страдают от двойной жизни все. Например, барсукам непросто к жизни без полосок на морде.
Погружённый в такие размышления, Лик шагал в сторону стада.
Насколько он смог разглядеть, пастух был мужского пола. Значит, можно не стесняться. В Золотом Веке все тоже обходились без одежды.
Когда Лик, наконец, приблизился, собаки учуяли волка и заворчали. Но не рискнули нападать без разрешения.