Глиф
Шрифт:
Пират скулил и подвизгивал. Ника вздохнула:
— А до утра не потерпишь?
Пират поджал хвост, крутанулся волчком, почти по-человечески всхлипнул и улегся в свое кубло, прижав уши и глядя на Нику с явно читаемым страхом в глазах. Странно…
Ника переступила через сжавшегося от страха пса, и тут раздался мужской голос из полутемной гостиной:
— Только не пугайтесь, пожалуйста.
Фонарик все еще был у Ники в руке. Она автоматически вскинула руку и нажала на кнопку. Фонарик назывался «Шурфайр», и имел ксеноновую
— Кто вы такой? — Сонливости как не бывало, левая рука поудобнее перехватила связку ключей.
Столкнувшись с незнакомым противником, учили ее когда-то, задай себе два вопроса. Первый: чем он вооружен? Второй: где его друзья?
Ника не видела второй руки коротышки, и это было плохо. За спиной у нее была дверь в студию, и Ника не помнила, заперта ли она — это еще хуже. Ника сделала шаг вперед и еще один — в сторону, чтобы за спиной оказалась стена. До коротышки оставалось еще метра полтора. Нормально. Даже если у него нож, успею бросить ключи в лицо… Но почему не среагировал Пират?!
— Успокойтесь, пожалуйста, — виновато сказал гость, поднимая вторую, скрюченную полиомиелитом руку. — Я не причиню вам вреда.
— Я спросила, кто вы такой? — повторила Ника.
— Уберите, пожалуйста, свет, — попросил незнакомец, опуская руки и отворачиваясь от «Шурфайра». Невыразительное лицо, высокий лоб с залысинами (англичане называют это «вдовий мысок», некстати вспомнилось Нике), прищуренные поросячьи глазки, нос картошкой.
Ника опустила фонарик чуть пониже, разглядывая одежду гостя. Точно, комбез. Вроде парашютного. Молнии, карманы, липучки… В таком можно спрятать много всего разного и гадкого.
— Я от Аркадия Львовича. Он дал мне ключи. — В доказательство он продемонстрировал связку ключей с брелоком в виде житомирской водонапорной башни.
— Он просил вам передать кое-что, — положив ключи на стопку гипсокартона, гость сунул руку в карман и вытащил продолговатый конверт. — Это очень важно.
— Что это?
— Аркадий Львович хотел, чтобы вы как можно скорее уехали из города, — сказал коротышка. — Прочитайте, тут все написано. А сейчас мне пора. Извините за вторжение.
Коротышка прошел мимо Ники (от него странно пахло — прелой листвой и гнилью) и вышел в коридор. Пират опять заскулил, причем так жалобно, что это было похоже на человеческий плач. Хлопнула дверь. Ника метнулась следом, снова заперла все замки и накинула цепочку. Потом привалилась спиной к двери, сделала глубокий вдох, досчитала до пяти и долго, с усилием выдыхала. Колени начинали дрожать.
Пират поднял голову, стыдливо посмотрел на хозяйку и негромко гавкнул.
— Молчи уж теперь, позорище, — сказала Ника.
17
У Белкина был перелом ноги. Слава богу, не шейки бедра (полгода лечения и швейцарская титановая спица за полторы тысячи евро), а самой бедренной кости. Недельку в постели под аппаратом Илизарова, потом гипс, костыли, через два-три месяца — будет как новенький, успокаивал бородатый хирург.
Белкин лежал на больничной койке и страдал. И капризничал. И ныл. И требовал к себе внимания. И снова страдал. Марина смылась через полчаса, оставив пакет с фруктами и маму. Мама проявляла такие чудеса самоотверженности, каких Марина от нее в жизни не видела. Ну еще бы, любимый почти-зять…
Анжела за утро успела позвонить Марине дважды, требуя немедленной встречи. Первый раз звала к себе домой, а второй — назначила свидание в «Полесском чае», буквально в двух шагах от того места, где сбили Белкина. Насколько Марина знала свою подругу, это было сделано не зря.
На Соборной площади активно трудились работяги в оранжевых жилетках, соскабливая с асфальта загадочный символ, из-за которого — Марина была в этом уверена на двести процентов — все и произошло. Рядом ждали машины для нанесения дорожной разметки.
В «Полесском чае», как всегда, было многолюдно. Анжела в компании полузнакомой (где-то точно видела, но где — хоть убейте…) молодой девушки сидела за самым дальним столиком, прямо под плазмой, по которой крутили рекламу и клипы. Анжела пила кофе, а девушка жадно вгрызалась в ватрушку с мясом, которую здесь почему-то называли пиццей.
— …что меня смущает, — уловила Марина обрывок фразы Анжелы, — так это размеры символа. Почти сорок квадратных метров. Бессмысленно с эзотерической точки зрения, но может иметь сугубо практическое применение.
— Как круги на полях? — пробубнила девушка с набитым ртом.
Анжела скривилась, как от лимона, и тут же расцвела, увидев Марину.
— Мариночка, солнце мое, присаживайся! Как я рада, что ты пришла… Ну, что твой козлик?
— Живой, — сказала Марина, разглядывая девушку. Но где-то же я ее видела?.. — Перелом бедра.
— Вот и славно, — всплеснула руками Анжела. — Можно сказать, отделался легким испугом… Вы знакомы, нет? Это Наташа, она работает на телевидении…
Точно. В телевизоре. Какая-то молодежная программа на местном канале.
— …а это Марина, моя лучшая подруга, и косвенная участница очень интересных событий.
— В смысле? — не поняла Марина.
— В прямом. Ты ведь была в библиотеке, когда на картине нарисовали Черное Солнце?
— Ну.
— А потом твой козел нарисовал на площади вот это, — Анжела вытащила из пластиковой папки листок бумаги. Это была фотография, сделанная, скорее всего, с крыши двенадцатиэтажки возле дома правосудия. Загадочный белый крест с вензелями ярко выделялся на фоне мокрого асфальта.