Глиф
Шрифт:
— Бонус, — ухмыльнулся Хрущ, вытряхивая из конверта две фотографии. На одной был незнакомый крендель возле белого «Ланоса», а на другой — патлатый щенок-неформал, который удрал от них на Польском бульваре в тот самый вечер, когда подкатил Тухлый. — Я ж всегда говорил: Земля — она круглая…
2
За минувшие сутки Марина трижды — трижды!!! — была на грани смерти. Ну ладно, раз, ну пусть даже два раза подряд можно было бы счесть совпадением. Но три?!
Первый — в библиотеке. В понедельник с самого утра директорша собрала всех у себя в кабинете «на планерку», и ни с того, ни с сего устроила разнос, плавно переходящий в истерику. Старая дура визжала так, будто самоубийство Чаплыгина было на совести нерадивых библиотекарей. Экспозицию приказала немедленно свернуть, библиотеку закрыть на санитарный день, устроить генеральную уборку на всех этажах и во всех кабинетах, а самое главное — оказать всемерное содействие рабочим, устранявшим следы последнего кунштюка покойного Глеба Эрнестовича. Тот, перед тем, как повеситься, обляпал половину собственных картин кровью, как показала экспертиза — свиной…
Чем служащие библиотеки, преимущественно — женщины от сорока пяти и старше — могли помочь двум угрюмым малярам, замазывавшим потеки крови на стенах, директорша не уточнила. У одного из рабочих была жуткая заячья губа, и несло от него вчерашним перегаром и вонючими носками. Именно этот урод и опрокинул жестянку со «Снежкой» с верхней ступеньки стремянки. Трехлитровая металлическая банка упала в лестничный пролет и жахнула об пол в двадцати сантиметрах от Марины.
Это — раз.
Второй эпизод произошел в тот же день, после обеда. Позвонила Наташа. Как обычно, жуя на ходу, предложила встретиться. О том, чтобы привести журналистку в находящуюся на осадном положении библиотеку, речи быть не могло, и Марина, отпросившись на пять минут, выскочила на Старый бульвар. У самого кафе «Радуга», где Наташа уминала очередную пиццу (Боже, куда в нее лезет? Беременная, что ли? — успела удивиться Марина), матово-черный «Лексус» пролетел в миллиметре от бедра Марины, обдав ее приглушенным ревом мощного мотора и облаком выхлопных газов. Подпрыгнув на «лежачем полицейском», «Лексус» с воем унесся вдаль, в сторону водонапорной башни, оставив Марину в остолбенении. Наташа тоже оцепенела от неожиданности, и крошки пиццы падали у нее изо рта.
Это — два.
Самое обидное, ничего умного или толкового Наташа не сообщила, вывалив кучу несвязанных между собой фактов: о команде «бомбил» (так, оказывается, называли нелегальных граффити-художников), которых разыскивали по просьбе комитета по благоустройству города за самовольное размещение рекламы; о паркуровцах, которые баловались квартирными кражами, ловко прыгая в форточки где-то на Богунии (этих, вроде бы, уже повязали); о страйкболистах, которые размалевали игровой символикой заброшенный завод за городом; и т.д., и т.п. В общем, все подряд и никакой системы. И зачем только Анжела привлекла эту соплюшку?..
Вернувшись в библиотеку, Марина выписала на свое имя три разных «Энциклопедии символов» — Бауэра, Королева и Бидерманна, последнего пришлось брать под честное слово из читального зала, закончила уборку в кабинете и отпросилась домой пораньше, сославшись на мигрень и приближающиеся месячные.
Фонари на Маликова горели через один и весьма тускло, а в темных подворотнях гоготали представители ночной фауны. Одна компашка, настроенная весьма агрессивно — мат-перемат, женские визги, звон бьющихся бутылок — двигалась прямо навстречу Марине. Она, конечно же, перешла на другую сторону улицы, но компашка разделилась на две, рассредоточившись по обеим сторонам дороги. Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы не стая велосипедистов, вынырнувшая с Польского бульвара и отвлекшая внимание гопоты на себя. Вдогонку велосипедистам полетели пивные бутылки, а Марина тем временем вскочила в родной подъезд, захлопнула тяжелую бронированную дверь и долго хватала ртом воздух, пытаясь прийти в себя. Ее трясло так, что она не могла даже подняться по лестнице.
Это — три.
Вняв предостережению судьбы, Марина решила из дома больше не выходить, по е-мейлу перенесла встречу с Анжелой, выпила феназепам и легла спать.
Во вторник с самого утра, чтобы не опоздать на работу, Марина поехала в больницу к Белкину. Тот, как ни странно, уже не спал (хотя обычно по выходным любил дрыхнуть до полудня).
— Марина, — страшно зашептал он, округлив глаза. — Мне надо с тобой поговорить.
В палате кроме Белкина лежало еще шесть человек с переломами разной степени тяжести — кто-то в гипсе, кто-то в лубке, а один даже на вытяжке, мерзкого вида устройстве, напоминающем дыбу. Все они спали, похрапывая и попердывая, поэтому Марина присела на край койки Белкина и тоже шепотом ответила:
— Мне тоже.
В воскресенье Белкин незнамо как уговорил врача вколоть ему обезболивающее, причем на основе морфия, в результате чего забалдел и к разговору способен не был, глупо улыбаясь и пребывая в неземном блаженстве. В понедельник, понятное дело, Марина проведать его не смогла — как-то, знаете ли, было не до того… Поэтому допрос (а Марина собиралась построить беседу именно как допрос, и не только по просьбе Анжелы, но и по собственной инициативе) придется проводить сейчас.
Белкин был бледен, лицо его осунулось, под глазами набухли мешки. У него давно были проблемы с почками и пищеварением, а больничная еда и здорового человека свалит. Марина даже почувствовала укол жалости, и тут же его подавила. Сам виноват, идиота кусок…
— Ты ничего не хочешь мне рассказать? — как можно более строго спросила Марина. Из-за необходимости шептать получилось не очень. Интимнее, чем следовало.
— Не здесь, — замахал руками Белкин, покосившись на соседнюю койку. Там лежал гадкого вида старик с язвой на лице и двумя загипсованными ступнями. От старика веяло могилой. — В коридоре есть кресло-каталка…
Чтобы погрузить Белкина в инвалидное кресло, Марине понадобилась помощь дюжей медсестры, не обрадованной подобной перспективой в половину восьмого утра. Пришлось сунуть ей червонец, и без проблем выкатить Белкина на лестничную клетку, прокуренную до невозможности.
— Послушай меня, — с жаром заговорил Белкин, не дав Марине даже рта раскрыть. — Ты должна найти Нику. Это важно. Скажи ей, что у меня был ноутбук. В субботу, ночью, она поймет. Его надо найти. Я не знаю, куда он делся, когда меня сбила машина. Наверное, менты подобрали. Пусть позвонит Славику, у него есть какие-то знакомые чекисты. Пусть напряжет всех, кого сможет. Это очень важно!
— Стоп-стоп-стоп! — подняла ладонь Марина. — Для кого — важно? Для тебя? Или для этой твоей Ники?
— О господи… — драматически вздохнул Белкин. — Для всех — важно! Для меня, тебя, для всего этого долбаного города важно!!! — закричал он, умудрившись при этом не повысить голоса. Это он умел очень здорово: нагнетать обстановку и создавать театральные эффекты.
— Белкин спасает мир, — язвительно прокомментировала Марина. — Нет, не так: рыцарь Белкин на страже Житомира. Индиана Белкин в поисках утраченного ноутбука…
Белкин вдруг скис и посмотрел на нее глазами побитой собаки.
— Марусь, — попросил он жалобно. — Пожалуйста…
— Пожалуйста?! — взорвалась Марина. — А ты знаешь, что я вчера чуть не погибла?! Трижды!!! Это тоже из-за твоих дурацких игрищ?!
У Белкина вытянулось лицо.
— Угу, — сказал он опять шепотом. — А ну-ка, подробнее…