Глиняный род
Шрифт:
– Уймись! – осекла его Благожа. – Обижены они на Коряшу за вчерашние слова. Нечего ещё пуще злобу распалять. Лучше покажите сестрице хозяйство.
Коряшу повели в огород, показали грядки с репой, брюквой, моркошкой и капустой.
Благожа поясняла:
– Род у нас невелик, этого хватает. По осени за зудей ещё зерном отдадут, виток прокормимся. А это, – указала она на кудрявый бело-розовый куст и на вьющийся толстый ус с огромными листами и жёлтыми цветками размером с ладонь, – дары пришлых. Что из них уродится – узнаем к сроку.
Первыми одарить молодых пришли жена Сувра с Отрадой.
– Свет тебе, Всемила! – приветствовала её Благожа. – Проходи в дом, тяжела ты уже на ногах стоять.
– Со дня на день жду, – ответила Всемила, тяжело вздыхая.
– Чего же Сувр сам не пришёл?
– Недосуг ему, дел много.
– Ну да, железных одаривать пошёл, тут не до грязюков, – хмыкнул Зрин.
Отрада притихла, жалась к мачехе, только таращилась по сторонам. Благожа усадила их за стол, Медара подала холодного кваса.
Всемила вытерла испарину с лица и залпом опустошила кружку. Затем достала красный мешочек и медный кругляш.
– Это Сувр молодой жене передал, тут снадобье, чтобы понесла поскорее, а это оберег, чтобы никакая хворь в чрево не вошла. Сама такой у груди держу.
Отраде не сиделось на месте. Она подходила то к почерневшей от времени прялке, то рассматривала оставленную Медарой недошитую верховицу. Наконец шепнула Ретишу:
– А где же зуди?
Он прыснул в кулак:
– Вот глупая, мы же не в доме их лепим. Идём покажу.
И повёл Отраду в сарай. Прежде чем открыть двери, предупредил:
– Только зудей и тут нет. Мы их перед пахотой и на жатву делаем, а сейчас только горшки. Будешь смотреть?
Отрада кивнула, вошла несмело, покрутила гончарный круг. На верстаке остались глиняные цветы Зрина. Она тут же взялась их рассматривать.
– Это так, безделицы Зрина, – зачем-то сказал Ретиш.
– Они красивые. Можно, я возьму один?
– Бери, он ими не дорожит. Только зачем тебе? Небось, отец для тебя и серебряных не жалеет.
– Они красивые. И… Должно быть, хорошо, когда у тебя такой брат, как Зрин. Он всегда что-нибудь выдумает. А мои только задираются.
Ретиш аж глаза протёр. Отрада ли это? Но пробормотал в ответ:
– Хорошо. Только он мне не совсем брат. У нас родители разные. А вот с Зыбишем мы из одного чрева.
– Ох, значит, ты матушку свою помнишь? Вот повезло-то тебе!
– Нет. Помню только, как кричала она. Её связанной в пристрое держали, пока не разрешится. Ни лица, ни рук не вспомнить.
– Хоть это. Моя померла, когда меня рожала.
– Такое лучше и вовсе забыть, уж поверь. И чего тебе жаловаться? Мачеха вон ласковая досталась.
– Ласковая, пока своим дитём не разрешилась. А там кто знает…
Всемила, будто почуяв, что разговор о ней зашёл, позвала Отраду от ворот.
– Иду, матушка, – крикнула она в ответ, спрятала глиняный цветок под верховицу и выбежала из сарая.
Ретиш так и остался стоять столбом, размышляя, чего это с Отрадой случилось, если она не съязвила ни разу.
К полудню пришёл закадычный друг и повитовник Умира Сминрав из деревянных. Пришёл он с женой Добряной и сыном-младенчиком. Добряна тут же сунула дитё Коряше.
– Подержи, в день даров младенца подержать – добрый знак.
Коряша попятилась, руки за спину спрятала, головой замотала.
– Н-не… Не надо. Меня отродясь к детям не подпускали, уроню ещё.
Добряна рассмеялась, усадила Коряшу на лавку и вложила сына в руки.
Умир со Сминравом уселись за стол и повели разговор.
– Вот что, Умир, ходить вокруг да около не буду. Пришёл я не с безделицей, но и дарю не просто так. Не смогу я с тобой за зудя расплатиться, не собрать нам доброго урожая в этот виток, а долгом моим вы сыты не будете. И потому дар мой – лодка.
Ретиш со Зрином аж подпрыгнули. Лодка! Своя лодка у них будет!
А Умир смутился:
– Слишком уж щедрый дар. Сколько же зудей в той лодке?
– Щедростью на щедрость отвечаю. Твой род не раз отцу долг прощал. А потому принимай, идём к причалу.
Сминрав поднялся и вышел из дома. Ретиша со Зрином и звать не надо было, они кинулись следом.
Светлая новая лодка ледала вверх дном на берегу, выставив солнцу пахнущие смолой и деревом бока.
– На заре только просмолили с братом. Вот и знаки глины, чтоб не спутал. – Сминрав показал на вырезанных по борту зудей. – Опробуешь? Спустим на воду?
Умир почесал затылок.
– Чего зря пробовать? Сперва сомовий крюк раздобуду, тогда и опробую.
Зрин аж взвыл:
– Умир! Да как же не опробовать?
Ретиш тоже хотел просить Умира, да только у него ком в горле встал, от обиды чуть не зарыдал, как неразумный.
Умир глянул на братьев, рассмеялся:
– Ладно, спускайте, только не утопите дар Сминрава.
Плавали туда-сюда по реке, пока солнце не село. Ладони до кровавых волдырей стёрли. И всё посматривали на берег пришлых, да там тихо было, только ночные костры чуть дымились. Уже в темноте вытащили лодку на берег.
В доме к тому времени спать готовились. На лавках громоздились дары. Таких щедрых, как от Сминрава больше не было, но Коряша радовалась и корыту, и ситцам. Ретиш же приметил под лавкой сомовьи крюки. Значит, быть скоро настоящей рыбалке.