Глобальное потепление
Шрифт:
Вдали на парапете увлеченно болтали две девочки, похоже, они удачно нашли друг дружку, несмотря на разницу в возрасте: будем, таки-да, дружить семьями. Юлька заплела себе точно такие же, как у ее дочери, две косички, они весело торчали из-под шляпки и делали ее совсем уж невероятно юной. Какие там, к черту, мужья.
— Ты чудо, Юлька, — наклонившись, шепнул ей уже прицельно в ушко, возле пушистой косы. — За это я тебя и люблю.
Он вел себя так, словно ничего и не случилось. Как будто так и надо. И она должна прийти в неописуемый восторг от одного лишь факта встречи с ним снова.
С ней, лагерной, Юлька, кстати, пообщалась с огромным удовольствием: с одной стороны, и вправду полезное знакомство, и в моменте, и на будущее, а уж как смешно Ливанов злился!.. обхохоталась, ощущая всей спиной его досаду и беспомощность. А вот так. У меня своя счастливая и захватывающая жизнь, в которой я все могу сама. Привезти детей на Соловки безо всяких звонков неизвестно кому, подружиться с тамошней вожатой буквально у него за спиной, то есть, наоборот, ну вы поняли. И мне совершенно все равно, что там у него с ней, да и с кем бы то ни было. Фиолетово, как последние переливы заката над соловецкими волнами.
Впрочем, ему-то было фиолетово тоже, и это досаждало Юльке куда больше. И вся ее блестящая соловецкая авантюра, совершенная без его участия, и не обошедшееся без оного увольнение из новостей, да какая ему разница, с чего ты взяла, будто он должен чувствовать себя виноватым или уязвленным, испытывать хотя бы минимальный дискомфорт? Ливанов пил и смеялся, приставал умеренно, ел много, вел разговоры сразу по нескольким пересекающимся направлениям, его запросто хватало на всех, а по женщине под каждую руку — так это для него, похоже, норма, давно привык, зараза. Впервые за все время Юлька пожалела об отсутствии рядом мужей, причем обоих сразу, чтобы тоже вот так, покровительственно, за плечи!.. бедный Густав, затерявшийся по ту сторону стола, на альтернативу Ливанову уж точно не тянул.
Все здесь были его друзья, все вращались на его орбите, и наличие-отсутствие лично ее, Юльки, ничего для него не меняло, несмотря на артистично разыгранную бурную радость встречи. Странно, что он вообще вспомнил, кто она такая. В контексте многоплановой, стереоскопической, фееричной ливановской жизни мелкая житейская возня какой-то отдельно взятой Юльки Чопик не имела ровно никакого значения.
Но он спросил про фильм. Не забыл, оказывается. И это сбивало с толку, задавало крен в пускай не самой приятной для самолюбия, но четкой и логичной системе координат.
Тем более что о фильме Юлька сама предпочла бы временно забыть. Ведь если кто-то перед кем-то и виноват, то это она перед Кешкой и ребятами, готовыми работать и не готовыми разруливать вполне возможный конфликт с кондишенным магнатом, — да и перед всей, блин, нашей страной, интересам которой запросто, без лишних терзаний, предпочла своих четверых оболтусов (ладно, троих, Марьянчик у нас маленькая принцесса). Совесть и без того догрызала Юльку методично, как моль старую шубу, зачем-то пережившую глобальное потепление, но Ливанов и тут внес дополнительное смятение, смущение, досаду и стыд.
Как ни крути, выходило — если он тогда не сболтнул на голубом глазу, а вполне сознательно согласился поддержать ее проект, — что и она сама, и дети (ну кроме Костика, краткие овации первому мужу) находятся здесь если и не за ливановский счет, то вроде того, по его милости. Такое в любом случае трудно простить: Юлька физиологически не терпела чувствовать себя обязанной кому-то, а тем более сейчас, когда все в ней держалось на тонкой струне осознания своей независимости, самодостаточности, решимости. Да и он вполне мог догадаться, вычислить, отследить в любой момент; и тогда всё, абзац, кранты. Если сейчас выдернуть из нее эту хрупкую несущую ось, порвать струну, сместить нафиг акценты и координаты… короче.
Если он узнает, я его, наверное, убью, решила Юлька. Стало полегче.
— Эта страна, — говорил между тем о чем-то Ливанов, — рано или поздно аккумулирует в себе все лучшие творческие силы со всего мира. Механизм простейший: здесь хорошо. Все, кто побывал тут, на Соловках, стремятся приехать еще раз, потом начинают бывать регулярно и в конце концов допирают, что хотели бы здесь жить. Правда, Массен?
— Я об этом не думал, — корректно отозвался зажатый где-то, видимый фрагментарно Густав.
— Это потому, что вы еще на второй стадии. Задумаетесь вот-вот, я вам гарантирую, — Ливанов подмигнул Юльке, и зря, между прочим. — Разумеется, эта страна не резиновая, всех желающих никто сюда не пустит. Пускают лучших: что-что, а человеческая селекция в этой стране всегда была поставлена на уровне. Понятно, поначалу их тут крепко перемалывает, не без того. Не затем даже, чтобы подогнать под стандарты, а просто у нас так принято, таков ритуал освоения свежей крови.
Юлька сказала бы; но ничего, сдержалась, предпочла помолчать. Поискала глазами Марьянку: та вернулась к своей старшей подружке и что-то с ней взахлеб обсуждала — старшие девочки были ее давней любовью как класс, противостоящий на эволюционной лестнице старшим мальчишкам. На парапете сидела, поджав лапки на липучках, незаслуженно забытая розовая чайка.
— Поначалу эта страна всем показывает зубки и жернова, не без того, — продолжал Ливанов, — потому может показаться, будто она вообще закрыта, мол, посторонним вэ. Но это опять же этап селекции, самый жесткий, финальный, и тем, кто его проходит, она открывает все возможности. Сейчас по-настоящему добиться чего-то в любой культурной, гуманитарной сфере, о других не говорю единственно потому, что меньше знаю, реально только здесь. К нам скоро все переедут, вот увидите. Собственно, половина перебралась уже, другая половина мечтает, но пока не может себе позволить материально. Слушайте, у меня родилась отличная идея, тянет на нацпроект! Нужно их стимулировать. Отслеживать перспективных с помощью внешней разведки, опять же ребяткам полезное дело, и давать финансовый толчок. На первых порах, дальше сами. Когда-то была утечка мозгов, а мы организуем приток, и не просто организуем, а направим его в правильное русло. Здорово я придумал? За это надо выпить.
— Заманчиво, — не выдержала Юлька. — Для лузеров.
— Солнце мое, — Ливанов развернулся, переориентируя энергетический посыл, как лазерную пушку, на нее лично, — с тебя мы и начнем. Я сам вложусь, честное слово. Решайся, дорогая, ты же видишь, как тут хорошо.
— Мне и дома хорошо.
В подробности она вдаваться не стала. Но Ливанов, зараза, что-то такое тут же заметил, отследил с молниеносной скоростью:
— Ой, только не ври, ладно? Хорошо ей. Я же был у вас буквально только что. Ваши все как один стремятся сюда, и это нормально, потому что там жить нельзя. И ведь у нас с вами полно общего. Даже язык тот же самый, на банановом-то до сих пор говорят только где-нибудь в диких горах, да еще в парламенте вашем дивном, уродуя певучее наречие до неузнаваемости, даже мне жалко. Все, все хотят, только не у всех есть бабло. Ну и мы не каждого пускаем, это да.