Глотайте хирурга (Приключения в микромире. Том VI)

Житков Борис

Я постепенно забываю говор Тетеаса, его повадки и слова, стираются в памяти кадры с палочками, шариками, тяжами и овалами, но все чаще, все настойчивее думаю я о незавершенном:

— Хочу, чтобы ты стал хозяином своего тела!

— Ты хочешь быть талантом? Будь! Хочешь быть красавцем? Будь красавцем. Вообрази себя Аполлоном, пусть нос будет прямой, зубы ровные, плечи широкие, стан стройный, глаза большие, брови густые, лоб высокий! Еще выше, еще! Представь, какой именно! Напряги воображение, напряги волю!

— Не выйдет.

— А если попробовать, потренироваться, поднатужиться?

— Не выйдет все равно.

— А если нечеткую волю подкрепить техникой?

— Как?

— В том-то и дело: как?

Игорь Росоховатский

ПОБЕДИТЕЛЬ

Умножая свои ряды, мы теснили их по пятам. Отступление противника уже давно превратилось в паническое бегство. Это была война ядов и газов, и счет в ней шел на миллионы и миллиарды жертв. Недорастворенные вражеские воины в белых и оранжевых одеждах валялись по обочинам скользких синих дорог, по берегам красных пульсирующих рек и каналов, наполненных вязкой жидкостью. Они лежали в разных позах — вытянутые или скорчившиеся, ссохшиеся или раздутые тельца, — не пробуждая во мне былой ненависти. Угасла месть, вспыхнувшая, когда они убили лучшего моего друга — Умара, которого мы все называли Ученым. Он был таким добрым, что в его доброту сразу не верилось. Она казалась маской, скрывающей что-то иное, более привычное.

Умар рассказывал мне, что неутолимое любопытство овладело им с детства. Он все хотел знать: почему зажигаются звезды, зачем светят оранжевые и фиолетовые солнца, как произошел мир, для чего появились мы и в чем состоит наше предназначение. Одним словом: как, где, куда, откуда? К каждой вещи и явлению он подходил с этими вопросами-мерками. Приобретая какое-нибудь знание, он тут же начинал сомневаться в его достоверности и принимался за проверку.

Наш командир недолюбливал его и считал плохим солдатом. В чем-то я вынужден был соглашаться с его оценками. Но я полагал, что если бы Ученого назначить в штаб дешифровщиком, он был бы на своем месте.

Каждый из нас на что-то годен. Важно лишь найти надлежащее место — и вы увидите вместо вялого или ленивого, нерадивого или беспомощного ползуна — идеального работника. Но место солдата было, конечно, не для Ученого. И когда вражеский воин взмолился: «пощади», Умар смалодушничал и отвел свое грозное оружие — растворитель. Последовал смертельный удар.

Мы жестоко отомстили врагам. Гнали их без передышки до Гряды Опадающих Холмов. А на привале, назначая меня командиром отделения, взводный сказал:

— Представляю тебя к награде, Стаф Золотистый (враги называли меня желтолицым, друзья — золотистым). Ты поработал сегодня на славу.

— Мстил за друга, — ответил я.

— Значит, и он сгодился на что-то.

Мне почудилась насмешка, и я схватился за ядовитый кинжал:

— Уважаю тебя, командир, но еще одно слово…

— Не горячись, Стаф. Я не хотел обидеть ни его, уже растворенного, ни тебя. Я не утверждаю, что он был ничтожеством. Но в нашем деле оказался бесполезен. Если уж ты солдат, то ни к чему тебе все эти сантименты и заумь.

— Он искал ответы на свои вопросы. Он привык думать в любых ситуациях, — уже остывая, проговорил я.

— Вот, вот… А в нашем деле много думать вредно. Не успеешь задуматься, как получишь смертельный заряд кислоты. Ну, скажи, Стаф, зачем нам, солдатам, знать — что, где, откуда? Нам предстоит захватить эти питательные просторы, чтобы расселить на них миллионы наших голодных сородичей и обеспечить им место для жизни. Пока мы не решили этот простейший вопрос, наш народ не сможет размножиться и наплодить всяких умников, которые примутся искать ответы на свои никчемные вопросы. Так что давай не гоношиться. Завоюем место для умников. Может быть, они все-таки поймут, кому надо спасибо сказать.

Нет, что там ни говори, а наш командир — парень что надо. Умеет и слово сказать, и дело сделать. Не прячется за чужие спины в бою. Беспощадный к врагам — без этого не победишь. Сурово спрашивает и со своих — без этого нельзя командовать.

— Не извиняйся, Стаф, — сказал он. — Горе у тебя, а я влез со своей усмешечкой…

…Сгущался зеленый закат, когда мы ворвались в небольшое селение. И, как на грех, метнулась ко мне девчушка:

— Дядя, защитите!

А за ней гонятся двое наших, наготове держат растворители.

Глянул я на нее — и золотистый панцирь тесным показался. Дышать нечем: до того похожа она на мою дочь. Вся — вылитая Стафилла.

Вот тогда оно и появилось, недоброе предчувствие. Предчувствие, от которого тошно жить. Так и кажется, что конец мира близок.

На мое счастье, командир подоспел. Все понял с первого взгляда. Посоветовал:

— Убей ее, Стаф, как велят Устав и Приказ. Нам ведь не рабы нужны, а чистое пространство. Раствори ее с одного раза, чтоб не мучилась.

А потом, не глядя на меня, бормотнул:

— Что бы там ни говорили умники, есть в любом приказе высший смысл. Только он открывается солдату после боя.

И опять выяснилось, что он прав. Да еще как! Селение это оказалось замаскированным наблюдательным пунктом. Кабели двойной сигнализации соединяли его с командным периферийным узлом. И замешкайся мы хоть на минуту, не уничтожь всех его жителей, — и двинулись бы на нас полки резерва, и не пришлось бы мне больше ни о чем думать, никакими предчувствиями терзаться. Не дожил бы я до этого светлого дня, когда вся обширная страна завоевана нами.

И я с пульсирующего холма оглядываю равнину, на которой вырастут наши города. Мы расселимся, размножимся, и дети, которым суждены были трущобы, скученность и голод, вырастут на приволье здоровыми и сильными. Они помянут нас — победителей, завоевателей — такими, какие мы есть — залитыми кровью врагов, невыспавшимися и до смерти усталыми, покрытыми ранами, неустрашимыми и гордыми содеянным. Ибо жили мы не напрасно. Это я твердо знаю!

…И только одного не мог знать завоеватель: что был он всего-навсего микробом из вида стафилококков золотистых, и что завоеванная страна — в прошлом единый организм — теперь обречена на смерть вместе с заселившими ее победителями…