Глотка

Страуб Питер

– Примите мои поздравления, – пошутил я.

– Ник так и лежит на улице?

– Я позвонил по 911. Он наверняка уже в больнице. Придется ему пробыть там пару дней.

– Что ж, может быть, и вы, и я все-таки поживем еще немного.

– Честно говоря, Гленрой, все могло быть по-другому.

– Теперь я точно знаю, что вы очень опасный человек, – оттолкнувшись от стола, Глен встал. – Так вы хотите посмотреть номер, где жил Джеймс?

Прежде чем выйти, он сложил пакетики в шкатулку.

10

Гленрой нажал на кнопку

второго этажа и привалился к деревянной панели на стенке лифта.

– И что же еще вам удалось обнаружить? – поинтересовался он.

– У Боба Бандольера был сын. После смерти жены он отослал мальчика к ее родственникам. Думаю, этот парень начал убивать людей еще подростком. А потом под вымышленным именем пошел добровольцем во Вьетнам. После войны работал полицейским в нескольких городах по всей стране, но в результате вернулся сюда.

– Многие здешние детективы служили во Вьетнаме. – Лифт остановился, двери открылись. Перед нами был коридор, выкрашенный угрюмой зеленой краской.

– Но только один из них решил стать наследником Боба Бандольера, – сказал я.

Мы вышли, и Глен посмотрел на меня несколько встревоженно.

– Вы думаете, что этот человек убил жену вашего друга?

Я кивнул и спросил:

– Куда нам?

Гленрой махнул рукой вниз по коридору. Он ничего не говорил, пока, завернув за угол, мы не подошли к двери номера двести восемнадцать. Дверь была опечатана, на ней висел листочек с напоминанием о том, что проникновение в номер ведет за собой наказание в виде штрафа или тюремного заключения.

– Опечатать опечатали, но не позаботились запереть дверь, – заметил Глен. – Хотя вас не остановил бы и замок.

Наклонившись, я рассмотрел замочную скважину, но не заметил на ней никаких царапин.

Гленрой не позаботился даже о том, чтобы оглянуться и убедиться, что в коридоре никого нет.

– Нечего тут стоять, – сказал он, пролезая под желтые ленты, наклеенные полицейскими.

Согнувшись пополам, я последовал за ним. Гленрой закрыл за нами дверь.

– Думаю, это Монро, – сказал Глен. – Он похож на Боба Бандольера. Монро – чертов сукин сын. Он бьет людей на допросе.

Говоря, Гленрой глядел в пол.

Я же не мог отвести взгляд от кровати, и то, что говорил Глен, боролось за мое внимание с тем, что я видел. Кровать эта напомнила мне кресло в подвале «Зеленой женщины». Тот, кто принес сюда Эйприл Рэнсом, не позаботился о том, чтобы откинуть с постели длинное синее покрывало. По кровати расплылось похожее на тучу темное пятно, от которого шли в разные стороны тонкие линии. Слова «Голубая роза» были написаны теми же пляшущими буквами, что и в переходе под отелем.

– Такие копы попадаются время от времени, – философствовал Гленрой, наклонившись к окну, выходившему как раз на злополучный переход. – Черт побери, как мне не нравится в этой комнате! – Гленрой пятился от окна, пока не оказался возле стены. На туалетном столике стояла пепельница с окурками. – Зачем вы заставили меня сюда прийти?

– Я думал, вы, возможно, заметите что-нибудь.

– Я замечаю, что хочу скорее отсюда выбраться, – Гленрой взглянул на кровать. – Похоже, что маркеров у нашего друга достаточно.

Я спросил, что он имеет в виду.

– Слова. Эти написаны синим. Значит, их уже как минимум три – красный, черный и синий.

Я снова посмотрел на стену. Гленрой прав – слова написаны синим.

– Если вам все равно, я лучше поднимусь наверх. Подойдя к двери и открыв ее, Гленрой обернулся. Лицо его превратилось от нетерпения в жесткую маску. Я смотрел на пляшущие слова столько, сколько смог выдержать, мучаясь какой-то мыслью, которая никак не давалась в руки.

Я снова пролез вслед за Гленом под ленты.

– Не надо возвращаться в такие места, – сказал Глен и направился к лифту.

Я не поехал с ним – я бродил по коридору, пока не набрел на металлическую дверь. Спустившись по лестнице, я вошел в вестибюль, а затем вышел на аллейку за отелем, вполне ожидая, что сейчас меня окружат полицейские с автоматами и предложат следовать за ними. Холодный туман поднимался по аллее, лизал заднюю часть находящейся в пристройке аптеки.

На заднем дворе отеля стояла машина, на которой ездил еще совсем недавно Ник Вентура.

Я поспешил миновать переход. С Мессмер-авеню снова раздались выстрелы.

На тротуаре было длинное пятно крови. Обойдя его, я пробирался сквозь туман, пока не нашел стоянку, где оставил «понтиак». Передо мной по-прежнему стояла картина номера двести восемнадцать, но я так и не мог понять, что же в этой картине казалось мне странным.

Подойдя к машине достаточно близко, чтобы видеть ее как следует, я застонал. Какой-то подросток успел явиться сюда с бейсбольной битой и расколотить мне зеркало заднего вида. «Понтиак» выглядел так, словно побывал в руках сумасшедшего. Не думаю, что Джон отреагирует на все это благосклонно. Я удивился, что такие глупости все еще волнуют меня.

Часть тринадцатая

Пол Фонтейн

1

Приехав домой, я проглотил пару таблеток аспирина, чтобы унять боль в спине, и поднялся наверх. Я не стал даже брать в руки книгу – просто вытянулся на кровати для гостей в ожидании, когда придет желанное забытье. Джон, наверное, еще не вернулся из Чикаго. Вообще-то мне не очень хотелось скорее увидеть его реакцию на то, что случилось с машиной. Я как раз решил рассказать ему о своих встречах с Томом Пасмором, как вдруг воочию увидел свою руку, сжимающую помятую фотографию, которую я взял с окровавленной кровати в отеле «Сент Элвин», и понял, что если потрясу ее как следует, перевернув вверх ногами, слой чернил обсыплется. Так я и сделал. Высохшие чернила послушно посыпались на пол. Я перевернул фотографию и увидел хорошо знакомый образ: фото, которое сняла моя мать перед домом на Шестой южной улице. Трехлетний мальчик стоял на тротуаре, а мой отец, Эл Андерхилл, склонился надо мной, сдвинув назад шляпу и положив руку мне на плечо.