Глоток огня
Шрифт:
Гуля подалась вперед.
– Что? Как? – испуганно спросила она. Ее лицо стало вдруг маленьким и жалким.
– Не волнуйся. Во французской военной хронике… Но ей сейчас лет за девяносто. По самым скромным меркам.
Гуля задумалась.
– Ну хочешь, мы ее поищем? Сколько тут до Франции лететь на пеге? Хочешь, я с тобой поспорю, что ты ее найдешь и будешь с ней счастлив? – великодушно предложила она.
– Не надо! – заорал Афанасий. – Тьфу-тьфу-тьфу!
– Ты что, суеверен?
– Мое «тьфу-тьфу-тьфу» не носит мистического характера. Оно лишь показывает, что я не уверен в стабильности зафиксированного результата, –
Вскоре подошла электричка. Афанасий простился с Гулей, получив от нее на прощание семьдесят или восемьдесят поцелуев в клювик и в ушко. Еще через минуту он сидел на свободном месте у окна. Электричка мелко задрожала и тронулась, выползая из Москвы. В какой-то момент она надолго остановилась. Пока она стояла, Афанасий смотрел в окно электрички на работающих у насыпи таджиков. Они были немолодые, но худые, ловкие и, должно быть, сильные. Двое из них сбивали ломами лед, а третий, расстегнув строительную жилетку, присел отдохнуть.
Афанасий думал, что вот они – простые, надежные, неутомимые, не жалеющие себя. Когда надо работать – работают. Когда приходит беда – плачут. Когда надо жениться – женятся и не ищут в браке сложных противоречий и страданий. И что в простоте своей они гораздо мудрее его сложности.
«Я тоже хочу таким быть!» – тоскливо подумал Афанасий. Он был так зол на себя, что ему хотелось самого себя высечь.
Пострадав немного, Афанасий заснул в чреве проглотившей его электрички. Изредка он просыпался, и ему казалось, что электричка стоит на месте, а мимо нее проезжают гаражи, мокрые деревья и заборы.
Натренированный долгой жизнью в Подмосковье, проснулся он уже перед Копытово. Когда зевающий Афанасий вышел из вагона, первым, кого он увидел, была Юля. Она переминалась с ноги на ногу и нетерпеливо закручивала на пальце стеклышко на цепочке. Рядом у столба стоял здоровенный песочный рюкзак, в котором, как подозревал Афанасий, находилось все ее имущество.
– Ну пошли, что ли! – сказала она. – Но учти: я уйду от вас когда захочу! Или вам будет только хуже!
– Можно я не буду бояться? – спросил Афанасий. – Я, понимаешь, спал в электричке, и теперь у меня восприятие жизни несколько замедленное.
Глава пятнадцатая
Concordia discors [4]
Человек абсолютно не создан для отдыха. Дай ему два-три лишних дня отдыха – он выть начинает, разрушать себя, мечется, как волк в клетке, и при этом изо всех сил старается сделать вид, что отдыхать он любит и очень ему это нравится.
Даня сидел на кухне и ссорился со своей родной тетей. Занятие было увлекательное, особенно если учесть, что тетя у него была, чисто по совместительству, молодым кандидатом философских наук. Только что тетя обожгла себе духовкой палец и теперь, держа его под струей холодной воды, доказывала Дане, что мир – иллюзия и его не существует.
4
Согласие противоречий (лат.).
– Не надоело? – зевнув, спросил
Тетя оскорбленно застыла. Несуществование мира было ее излюбленной темой, которую она раскрывала ровно три раза в неделю, читая лекции на курсах повышения квалификации пожарных. Пожарные слушали ее с глубоким пониманием. Они видели на своем веку столько страшных пожаров, что вполне готовы были признать, что мир действительно иллюзия, прах и пепел.
– Что «не надоело»? Не был бы ты так любезен пояснить? – поинтересовалась тетя, поворачивая под струей свой обоженный палец.
– У тебя болевой порог как у поэтессы. У нее побелка на кухне свалилась в кастрюлю с супом, а ей кажется, что она окружена всеобщей ненавистью, – сказал Даня. – И вообще философия как наука состоит из многих отдельных правд, которые все вместе образуют ложь!
Тетя поморгала глазами, отыскивая убийственный аргумент. И она его нашла.
– С карапузами не спорю! – ледяным голосом заявила она, созерцая племянника, который даже сидя почти касался затылком потолка.
Даня не остался бы в долгу, но в этот момент его рука, которой он пытался взять чашку, прошла ее насквозь и сомкнулась на пустом месте. Даня закрыл глаза. Нечто похожее происходило с ним пятый раз за два дня, и он понемногу уже начинал к этому привыкать.
«Спокойно! – подумал он. – Все хорошо. Сейчас получится».
Он попытался взять чашку в третий раз, но вышло даже хуже, чем прежде. Пройдя ее насквозь, пальцы ухитрились материализоваться прямо в наполнявшем чашку кипятке. Даня завопил. Дернул рукой. Чашка упала и разбилась.
Минуту спустя Даня стоял рядом с тетей, пытаясь одновременно с ней держать руку под струей ледяной воды. Оба охали и хихикали – уж больно все это было нелепо. Вскоре у тети зазвонил телефон, и она убежала в коридор. У нее был почти десятилетний роман с женатым человеком, доктором экономических наук, роман чисто телефонный, выражающийся в том, что они по четыре с половиной часа в день выносили друг другу мозг. Когда Даня был на несколько лет моложе и на полметра короче, он любил подслушивать их разговоры, потому что всякий раз узнавал множество новых слов. Причем слов, конечно, не ругательных, а крайне интересных. «Метаморфозы», «деградация», «оскудевание», «лоботомия», «эдипов комплекс» и множество похожих, из которых самым приземленным было слово «подкаблучник».
Сейчас Даня давно уже не подслушивал, поскольку знал уже все умные слова на свете, да и тетя со своим экономистом в затянутости своего тупикового романа еще года два назад начали повторяться и шли теперь по второму или третьему кругу. Когда тетя ушла, Даня еще с минуту постоял у раковины, а затем стал собирать с пола осколки чашки и вытирать чайную лужу с лежащим в ее центре кусочком лимона, похожим на отражение луны. Осколки он собрал вполне себе благополучно, а с лимоном опять началась какая-то потусторонщина.
Даня никак не мог его ухватить: рука все проходила под пол, как у призрака, и не исключено, что даже выглядывала из потолка у нижних соседей, потому что Даня слышал снизу не то хрип, не то неясный крик.
«Ну поехали! Последняя попытка! Соберись!» – велел себе Даня.
Он дал сам себе легкую затрещину (это у него вполне получилось) и, зажмурившись, чтобы ни на что не отвлекаться, опять устремился рукой к лимону. Сжал руку, что-то схватил и, внезапно издав короткий вопль, распахнул глаза.