Глубинка
Шрифт:
— Говорят тебе — тут его не бывает. Вообче. — Васька развел худенькими руками. — Антарктида.
Харлампий повернулся к Ваське.
— То есть как это — не бывает? — Он снова побулькал в воде сапогами. — Вот же ведь тает. Это ли не доказательство. Тает!
— К августу, в лоб его, стаит! — ругнулся Васька. — К тому периоду последние штаны сотрем. — Он отхлебнул из кружки и, обжегшись, сплюнул. — Та-аит!
— Видите? — Хохлов с усмешкой ткнул в него рукой. — Вот до каких нервов довели человека. Так что просим решительно
— А не хотится — платите по четыреста колов в месяц независимо. Тогда я согласный лежать. — Васька задрал рубаху. — Во! Кажись до пролежней довалялся, чего уж там.
Из угла выдвинулся ослепший, прокричал с обидой из-под низкой повязки:
— Может, нас на счету никаком уже нету! Забросили и позабыли! Не прилетит завтра трещотка, пешком утопаю в жилуху!
— Все уйдем! — решительно поддержали рабочие.
— Хлопцы! — криком вмешался Сергей. — Прошу выслушать!
— Знаем, что скажете! — перебил ослепший. — А тут даже снег такой, глаза портит!
Сергей стиснул его за плечи, успокоил:
— Это пройде-ет. Еще денек-два посидишь в темноте, и отпустит. С кем не бывало. — Он повернул голову и встретил взгляд Хохлова.
— Верно, это у него пройдет. И не будем больше темнить. — Хохлов по-прежнему пристально глядел на Сергея. — Скажу прямо — уходим мы. Скажем, завтра.
— Хох-лов! — Харлампий погрозил пальцем. — Не мели чего не следует.
— Следует.
Сергей вышел на середину палатки.
— Хлопцы!.. Да тише там! — Он углом рта втянул воздух, скривился от боли. — Как вы решили, так и будет, никто насильно держать не имеет права. Прошу одно: дождитесь вертолета — и улетите. А самодеятельность свою оставьте.
— Во! Инженер опять да потому же — сватает. — Васька отбежал от печки к Хохлову, будто искал защиты. — Видал его? «Дождитесь». А если всякая жданка кончилась? Сказано — до нервов довели!
— Сейчас же перестань! — потребовал Сергей. — Распоясался.
— Лагерь никому не покидать! — чувствуя, как похолодел затылок, отчеканил Харлампий. — Будет вертолет — увезут. Возможно, в другой отряд, начальство решит. А ты, — он шатнул к Ваське, — насчет нервов не распространяйся. Мы с Сергеем не новички в геологии, и каждый сезон находятся ухари вроде тебя, горлопана, запомни.
Харлампий размашисто — брызги по сторонам — прошел к выходу, закарабкался вверх из палатки по размятым ступеням. За ним, сутулясь, побрел Сергей.
В пылу спора почему-то никто не вспомнил, как обстояло дело полтора месяца назад. О чем говорили, в чем сомневались и во что верили. Рабочие, все больше молодые, приезжие, нанимались отработать сезон на горных выработках экспедиции, ждали, когда их перебросят к месту работы, праздновали, шатались по поселку, а утрами, опухшие и угрюмые, осаждали базовскую контору.
— Сколько еще тут мыкаться? Обещали же заработок…
Тот же Гошка
— А там! — показывал в сторону белеющих за рекой гольцов. — Там, думаете, сахаром горы присыпаны? Снег лежит, снег! Закукуем на месяц.
Но рабочих это не смущало.
— Ну и покукуем, подождем. На месте по крайней мере.
Вылетать на участки было нельзя, весна запаздывала, а на базу подъезжали все новые отряды ИТР и рабочих, стало тесновато от народа. Тут-то начальству экспедиции и поступило сообщение, что к ним вот-вот нагрянет главковская комиссия. И как ни упирались отдельные начальники отрядов, как убедительно ни звучали их доводы о невозможности начинать работы в горных заснеженных районах, отряды спешно развезли по прошлогодним участкам. Это вынуждены сделать потому, что не были найдены новые участки в долинах или других легкодоступных местах.
Отряд Ползунова перебрасывал в высокогорный район зеленый МИ-4. Весь день мотался он из поселка на голец, перевозя людей, инструменты, продукты, приборы и прочие припасы. Вертолет приземлялся прямо на утрамбованный метелями снежный наст, и рабочие, щурясь от непривычной белизны, весело разгружали его, оттаскивая от не перестающих молотить воздух винтов ящики, спальные мешки — все огромное имущество отряда.
— Ну, славяне, загорай! — притопывая по насту, злорадно кричал Гошка. — Устраивайся на зимовку.
Харлампий с Сергеем сидели на ящиках, переговаривались. Видно было — растерялись. Техник-геофизик Тамара и повариха Вера испуганно озирались, но взгляду не за что было зацепиться: он скользил по белому, пустому, бесконечному. Студент насвистывал. Это была его первая практика.
Рабочие весело отмахивались от Гошки:
— Ну, позагораем с недельку, и снег сойдет. Вона как оно греет, родимое! — Щурясь, они ласково глядели на солнце.
Харлампий расхаживал среди имущества, молчал. Деятельный на базе, здесь он как-то сник. Обращались с вопросом, он тяжело поднимал глаза, отвечал невпопад, распоряжения отдавал противоречивые. Оно и понятно: за час перемахнуть из лета в нетронутую зиму с людьми, с заданием не только благополучно устроиться, но и начать долбить шурфы и канавы, вести геологические поиски и геофизическую съемку… От такого сникнешь.
Первые дни никто не страдал от безделья: выкапывали в снегу трехметровой глубины ямы под палатки, спускались далеко вниз, где росли чахлые лиственницы, рубили их на колья, затаскивали наверх, пилили дрова. Когда устроились и немного обжились, кое-кто из рабочих начал высказывать сомнения насчет скорого начала работ. На такого шикали. С вопросами больше обращались к Гошке: парень простецкий и нужды работяг понимает.
— Здесь прошлый год зарабатывали на канавах по пятьсот рублей. В это время уже вовсю копали, — откровенно отвечал Гошка. — А нынче… Дней пятнадцать баклуши побьем. Раньше снег не сойдет.