Глубинный путь
Шрифт:
Академик встретил меня улыбкой, пригласил сесть и не обращать внимания на несколько необычную обстановку.
— Заработался, — сказал он. — Но уже осталось немного. Расскажите о вашей поездке.
Я очень ценил время руководителя строительства Глубинного пути и, не желая задерживать его, рассказал все за пять минут. Но академик не проявлял никакого желания отпустить меня.
— Так вы говорите, — сказал он, — что за границей сознают стратегическое значение нашего строительства?
— Да. Только по-разному оценивают это значение. Я писал в своем отчете… Не знаю, пришлось ли вам его видеть.
— Я внимательно
Что я мог ему рассказать еще? Сплетни, которые я слышал не столько от иностранцев, сколько от наших инженеров, приезжавших за границу? Я старался припомнить какие-нибудь факты, о которых не упоминалось в моем отчете.
— А скажите, верно ли, что там восхищаются колоссальным размахом нашего строительства?
— Безусловно. Но многие злобствуют и пророчат, что оно приведет к финансовому, а потом и экономическому краху нашей страны.
— А затем и к военному краху? — засмеялся Саклатвала.
— Во всяком случае, там есть люди, которые говорят: «Пусть строят по-грандиознее — чем дороже это будет стоить, тем полезнее для нас».
— Интересно. Ну что ж, увидим… Так… А что вы теперь собираетесь делать?
Административная работа мне надоела. Я сказал, что хочу вернуться к журналистике, и объяснил почему. Саклатвала не возражал.
— Я хотел бы сделать вас летописцем нашего строительства, — сказал он мне на прощание, — но это зависит от вас. Может быть, вы сами им станете. На днях у нас сессия Научного совета. Приглашаю и вас. Только знайте: писать о ней пока нельзя. Через год-полтора — пожалуйста. Вам будет полезно побывать на сессии.
Я горячо поблагодарил за приглашение. Насколько мне было известно, из журналистов на сессиях Научного совета бывал только Черняк, но ведь он сам входил в состав совета.
Я попрощался и пошел отыскивать Самборского. Нашел я его очень скоро и спросил, когда поедем на строительство.
— В конце дня. Сидите дома, я заеду за вами. Возьмем с собой также Аркадия Михайловича и Тараса.
Можно было возвращаться в «Витязь Иркут», что я и сделал.
Когда я входил в вестибюль гостиницы, меня кто-то позвал. Я обернулся и увидел человека, которого сразу не узнал. Только когда он подошел ко мне и протянул руку, я вспомнил, что это следователь, который когда-то неудачно разыскивал Тараса Чутя.
— Томазян? — спросил я.
— Он самый. Тоже живу здесь. И ищу вас.
— Если я вам нужен, прошу зайти ко мне.
— Нет.
Томазян взял меня под руку и повел к себе.
Через несколько минут мы сидели рядом на диване, и Томазян рассказывал мне довольно интересные вещи.
— Из Москвы я прилетел вчера вечером. Вы прибыли на день раньше и, верно, знаете о приключении с почтовым самолетом, который летел из Свердловска в Иркутск.
— О том, который потерял в воздухе двух пассажиров?
— Вот-вот. Этот случай меня интересует, потому что, мне кажется, он связан с преступлением, которое — вы, должно быть, припоминаете, — я не смог раскрыть года полтора назад.
— Очень хорошо помню.
— Так вот, я почти уверен, что тут действовала та же самая рука.
— Простите, разговор с вами для меня такая неожиданность, и… мне неясна причина преступления… ни тогда, ни теперь.
— Не бойтесь, я вас не подозреваю в этом преступлении, — засмеялся следователь. — Немного погодя я поясню вам, почему вы меня интересуете. Что касается причин первого преступления, они для меня тоже не совсем понятны. А вот второе — тут причину угадаете и вы, если я скажу, что вместе с пассажирами исчезла почтовая сумка с важной корреспонденцией, адресованной из лаборатории металлов строительного института сюда, в Иркутск.
— На имя Лидии Шелемехи?
— Откуда вы знаете?
— Она ведь работает в этой лаборатории, а сейчас приехала сюда по вызову Саклатвалы.
— Видите, вы знаете нечто, касающееся этого дела. Может быть, именно потому я и обращаюсь к вам.
— Но я больше ничего не знаю.
— Хорошо, хорошо. Теперь слушайте меня. Пока вы ездили по заграницам, здесь после непонятной истории с Тарасом Чутем заварились еще более непонятные дела. Я один из тех, кому поручено их распутать. Мы раскрыли несколько разведывательных иностранных организаций, заинтересованных строительством Глубинного пути. Но есть основания предполагать, что основную мы еще не нашли. Несколько дней назад мне казалось, что я напал на след, но… шпион в воздухе исчез с самолета. И не один, а с этим идиотом Черепашкиным. Сейчас в тайге ищут два трупа, однако боюсь, найдут только один… Черепашкина. По этому делу я и приехал сюда. Должен вам сказать, что в последнее время я из благопристойного юриста превратился в какого-то Шерлока Холмса и теперь ищу своего доктора Ватсона… Не для того, чтобы записывать мои мытарства, а для того, чтобы он помог мне разобраться в деле. Таким Ватсоном, я полагаю, могли бы стать вы.
— Я?!
— Да. Этому благоприятствует ваше длительное отсутствие, ваши дружеские взаимоотношения с людьми, которым грозит опасность, ваша наблюдательность. Я убежден, что она у вас есть. Наконец, ваша профессия. Мне нужен помощник, которого не могли бы подозревать в хороших отношениях со мной, которого считали бы безопасным и в то же время полезным те, кто охотится за государственными тайнами. Журналист, близко стоящий к руководящим кругам строительства, — это для любопытных весьма заманчиво. Кроме того, ваша профессия дает возможность легко передвигаться с места на место. Интересами прессы можно оправдать любую поездку, любую встречу.
Предложение Томазяна и его рассказ были для меня совершенной неожиданностью, и я не знал, что ответить. Но я не мог ему не верить. Факты, о которых он рассказывал, и то, что накануне я слышал от Лиды о Макаренко, — все это меня волновало. Я предвидел впереди немало неприятностей для тех, кого любил. Ответить согласием на предложение Томазяна мне было легко. Но я не совсем понимал следователя. Откуда у него такое доверие ко мне? По всей вероятности, он угадал мои мысли, потому что заговорил именно об этом:
— Вы удивлены, что я обратился к вам так сразу, без предварительных разговоров? Уверяю вас, что в свое время — вы только не сердитесь — я обстоятельно знакомился с вами, как со всеми, кто тогда имел какое-либо отношение к Тарасу Чутю. Впечатление от вас осталось самое лучшее. А о вашем поведении за границей рассказал один из тех, кого нам привелось задержать здесь.
Я вспыхнул. Это был намек на тот единственный случай, когда какой-то субъект, оставшись со мной с глазу на глаз, предложил мне за соответствующую плату дать «мелкую» информацию для одного агентства. Я тут же надавал ему пощечин.