Глубинный путь

Трублаини Николай Петрович

Наконец, отважившись, я открыл дверь и вышел на балкон.

Лида повернулась ко мне.

— Потянуло на воздух? — мягко спросила она.

— Я сегодня еще не выходил на улицу.

— Отдохнули?

— Да, пятнадцатичасового сна оказалось вполне достаточно.

Она ничего не сказала. Я тоже молчал, не зная, о чем дальше говорить.

— А знаете, — вдруг отозвалась Лида, — я думала о вас.

Я удивился.

— Вы?

— Да, я. Когда вас не было, мне иногда хотелось написать вам длинное письмо…

но отвечала я вам не очень любезно.

— И я не понимал, почему.

— И все же мне хотелось вас увидеть, рассказать о себе…

Она улыбнулась, ожидая моего ответа.

— Мы с вами давно не виделись, — сказал я. — Когда мы встретились в последний раз, вы ушли в таком отчаянном настроении… Думая о вас, я не мог не волноваться.

— В отчаянном? Нет… Тогда мне все было ясно.

«Что было ясно? — подумал я. — Может, и сейчас далеко не все ясно».

— Вы тогда дали мне поручение, — напомнил я.

— Вы выполнили его? — живо спросила она.

— Первого января я передал ваше письмо. Разве вы не знаете?

— Разумеется, я была уверена, что вы его передали. Но все же…

Она не договорила и снова откинулась на спинку кресла. Меня удивил ее вопрос, особенно последние слова. Ярослав не ответил ей?

— Расскажите мне, как вы жили все это время, что делали, — попросил я.

— Что же вам рассказать? Ничего особенного не случилось.

— Простите, но это трафаретный и почти всегда неправильный ответ.

— Принесите на балкон стул, сядьте и слушайте… И захватите, пожалуйста, мой жакет. Становится холодновато.

Выполнив поручение, я сел возле нее. В вечерних сумерках на ее лице не было видно признаков болезни.

— Весь последний год я работаю над новым сплавом, — накинув на плечи жакет, сказала Лида. — Он будет легче алюминия, но прочностью не уступит лучшей стали. Саклатвала мне давно уже предложил эту работу, и под его руководством я добилась первых успехов. Такой металл, собственно, уже найден. Много о нем я вам рассказывать не буду. Ведь вы в физике и химии смыслите, должно быть, мало?

— И вы так разговариваете с бывшим сотрудником научно-популярного журнала! — попытался я пошутить.

— Оставьте, я читала ваши очерки. Вы здорово выдумываете, и, может быть, из вас был бы толк, если бы вы по-настоящему изучали такие вещи, как физика, химия и математика. Я это прекрасно вижу, так как и сама не настолько подкована, как другие.

— Вы сейчас разговариваете точнехонько, как Нина Владимировна.

— По-видимому, она похожа на меня, если понравилась моему брату. Об этом свидетельствует и то, что мы не испытываем друг к другу особой симпатии. Это, говорят, случается у людей со сходными характерами.

— Чтобы вы особенно были похожи друг на друга, не скажу… Ну, и что же с вашим новым металлом? — перевел я разговор на прежнюю тему.

— Дело идет к тому,

чтобы перенести исследования из лаборатории на завод и возможно скорее перейти к массовому производству. Сейчас над этим работает целый коллектив, и нужно признаться, я в нем уже не первая скрипка. Но это неважно… Я рада, что начать опыты довелось мне. Обидно, что не позволяют мне сейчас много работать… Да я и сама понимаю: так, как раньше, я работать не смогу… Мне становится все хуже и хуже, — тихо закончила Лида.

— Вы лечитесь, придерживаетесь режима, ездите на курорт?

— А! — махнула она рукой. — Меня лечат и инсулином, и какими-то новыми лекарствами. Дважды была в Ессентуках. Для меня составлен специальный режим. Лечат рентгеном. Иногда мне становится легче, но через некоторое время я снова чувствую ухудшение.

— Простите… вы уже вышли замуж?

— Нет, — тихо ответила она.

— Доктор Барабаш теперь в Иркутске?

— Нет, в Москве. Он проводит научную работу в эндокринологическом институте. Но скоро Юрий, вероятно, приедет сюда.

Она помолчала.

— Я думаю, что он очень хороший человек, — сказал я. — Он продолжает работать над изучением диабета?

— Да… бывают случаи, когда больные выздоравливают… Он сейчас изучает эти случаи.

— Где вы будете жить после замужества?

— Вы неприлично любопытны, — сказала Лида, и в тоне, каким это было сказано, чувствовалось, что мой вопрос ее рассердил.

Она подняла голову и стала смотреть на звездное небо.

С Ангары тянуло холодным ветерком. Чуть долетал шум улицы. Из ресторана слышна была музыка.

О чем думала Лида, я не знал, но понял, почему она рассердилась на меня. Снова во мне возникло подозрение, что, оставаясь сама с собой, она не может избавиться от мыслей о Ярославе и воспоминания о нем беспокоят ее. Он не ответил на ее письмо. После нашего разговора ночью на бульваре я надеялся, что он напишет ей. Но, возможно, он считал, что молчание — самый лучший способ порвать все отношения с девушкой, которую он любил, и отрезать себе путь к ней в будущем. Что бы Лида сказала, если бы узнала о моем разговоре с Ярославом? Стоит ли ей рассказывать? Это ведь — как то письмо, которое он ей так и не отослал.

Рассказать будет невежливо по отношению к Ярославу. Даже больше, чем невежливо.

Вдруг Лида спросила:

— Скажите, Ярослав при вас читал мое письмо?

— Нет. А что?

— Ничего… Я не понимаю, почему он не ответил.

— Но мне пришлось вскоре после этого видеть его, — поспешил я сказать. — Он был очень взволнован… Неужели вы с ним больше не встречались?

— Зачем? Я не хотела встречи. И он, кажется, тоже…

— За то время, что я странствовал, Ярослав Васильевич, по-видимому, составил себе здесь репутацию оригинала, — после короткой паузы заметил я.