Глубокое бурение [сборник]
Шрифт:
— Лю-улик!.. Ау-у! — орал охрипший уже Тургений. — Помоги-ите!..
Шторм прекратился так же внезапно, как и начался. Умиротворяюще шелестели волны, орали чайки, Люлик, разумеется, слышать Мумукина не мог, да и вряд ли хотел, ибо пароход «Ботаник» и сам в данный момент не мог определиться со своим положением в пространстве.
Бурю, кстати, Мумукин с Трефаилом перенесли на удивление легко — забились в кубрик, накрылись одеялами и пили обнаруженную под лавкой угольную настойку «Самый Гон». Едва друзья напились до той степени, когда качает лежа, головокружение в голове вошло
Рекогносцировка, произведенная совместными усилиями, результатов не дала: Трефаил умел ориентироваться только по угольной пыли на деревьях, по дорожным указателям и по «скажите, пожалуйста, где здесь ближайшая пивная?», а Тургений вообще страдал редкой формой топографического кретинизма, при которой не мог сориентироваться даже в своих карманах.
— Может, в кубрике карта есть? И компас? — предположил Мумукин.
Трефаил идею поисков карты и компаса одобрил и поручил исполнение Тургению. Мумукин в особо изощренной форме перетряхнул шлюпку от носа до кормы, порывался даже отодрать от днища пару досок — вдруг второе дно обнаружится? — однако Трефаил отговорил его от этой перспективной мысли. В результате обыска Тургений нашел мешочек с бриллиантами и значок «Передовик производства». Значок отправился за борт, бриллианты отобрал Трефаил, и можно было со всей ответственностью сказать: дело плохо.
Тогда Тургений встал на носу шлюпки и начал звать помощь. Около получаса Трефаил терпел его вопли, потом ушел в кубрик, заперся и заткнул уши, а Мумукин все продолжал взывать, но никто его не слышал.
Даже Лысюка.
— Лю-улик, — рыдал в голос Мумукин.
— Дяденька, вы чего кричите?
— Мальчик, уйди, не мешай, — огрызнулся Тургений и продолжил: — Лю-ули-ик…
Спустя мгновение до него дошло, что голос и в самом деле принадлежит ребенку, и Мумукин огляделся. То, что он увидел в следующее мгновение, привело отважного морехода в состояние священного трепета.
Мальчик действительно имел место быть, но вот размеры оного никак не вписывались в систему ценностей Тургения.
— Еппонский бог… Трефаил, к нам гости, — позвал он друга, предававшегося меланхолии в кубрике.
— Оставь меня, старушка, я в печали, — последовал ответ.
— Адидасыч, не срамись, не срамись перед державами, — свистящим шепотом надавил Мумукин на сознательность и гражданскую совесть товарища. — Это же контакт.
— С кем опять? — Голова Трефаила показалась из кубрика. — Здравствуй, мальчик.
— Здрасьте! — Подросток поднял руку, с которой на шлюпку обрушились каскады морской воды, поковырял в пещере правой ноздри метровым пальцем. — Вы откуда?
— Э… — До Трефаила, промокшего насквозь, наконец доперло, насколько масштабной оказалась встреча. — Мы путешественники. Из Соседского Союза.
— А ты чей? — поинтересовался Мумукин, прежде чем Трефаил успел заткнуть ему рот.
— Ну и хамло же ты, Мумукин! — Сууркисат больно ткнул товарища под ребра. — Ты что, не видишь: ребенок потерялся?
— Можете не шептаться, я все равно услышу, — всхлипнул великан.
Как ни странно, голос мальчика не обладал никакими чрезмерными характеристиками — обычный детский голос.
— А ты кто, малыш? — не унимался Мумукин.
— Кинконг.
— Это имя такое?
— Нет, это… — Мальчик высморкался, и сопли проплыли мимо шлюпки огромным зеленым маслянистым пятном. — …Национальность.
— Так вот оно что… — Тургений проследил движение пятна. — А как звать тебя?
— Власом…
— Какой тебе годик?
— Восьмой миновал…
— Сколько? — не поверил Трефаил.
— Восьмой миновал, — виновато повторил мальчик. — Три года назад.
— Так это получается одиннадцать, — подсчитал Мумукин.
— А я только до восьми считать умею, — признался кинконг.
После непродолжительного молчания Трефаила озарило:
— А до земли далеко?
— Не, тут рядом остров, — с готовностью ответил Влас. — Их тут вообще очень много, но этот самый маленький, пока я его по береговой линии обхожу, успеваю восемь раз по восемь сосчитать до восьми раз по восемь.
— Что же ты кушаешь, маленький? — проявил заботу Мумукин.
— Дяденек, иногда тети попадаются, — потупился мальчик.
Тургений грохнулся в обморок. Сууркисат с укоризной посмотрел на малыша.
— Еще раз так пошутишь — уши оборву.
— Я же не ушами шутил…
— Не препирайся, а то и глаз высосу.
Через десять минут шлюпку путешественников вынесло на песчаную отмель. Взору предстала стена акаций, и никаких следов пребывания человека, если не считать конусообразной башни, вершина которой терялась в клубах смога.
— Всем слушать меня! — распорядился Трефаил. — Заходим в здание, спрашиваем, где находимся, и если мы ушли далеко — просим политического убежища.
— А я туда не влезу, — пожаловался Влас.
— Будешь охранять, — не смутился Сууркисат. — Мы пошли.
Кто же знал, что в башне их ждет засада?
Кафка не стерпел оскорбления, он жаждал реванша. Он рекрутировал из чурекской диаспоры десяток самых отъявленных тыкчтынбеков, усадил в паролет и выбрал самое безлюдное место на Сахарине (этим местом оказалась местная обсерватория). По мнению Эм-Си, именно там будут прятаться изменщики. И тогда он отомстит…
— Кто там? — Пожилой астроном Хольмарк Ванзайц отворил дверь, в которую нетерпеливо постучались. За дверью переминались, тяжело дыша, темноволосые рослые крепыши с характерными длинными горбатыми носами. — Вы на экскурсию?
— Смотреть вниз!
Ученый послушно опустил глаза, увидел Эм-Си и участливо улыбнулся:
— Чего тебе, малыш?
Сокрушительный удар поддых отбросил астронома в глубину комнаты.
Неистовый карлик набросился на Ванзайца и начал наносить беспорядочные удары по чему попало. Попадало, кстати, не по Хольмарку: во время падения он попытался ухватиться за что-нибудь и опрокинул на себя вешалку с тулупом, пальто, штормовкой, зонтиком, шляпами, шапками, кепками и еще не одним десятком наименований, так что Эм-Си изрядно взмок, пока осознал, что сражается со скафандром для подводных работ.