Глубокое течение
Шрифт:
— Единственное место, где, кажется, не пахнет кровью, — заметил Приборный.
Лесницкий не ответил.
Кругом было спокойно. Только за спиной у них щелкали редкие выстрелы да время от времени густую темноту ночи рвали немецкие ракеты. Где-то залаяла собака, заржала лошадь. Как бы в ответ на эти звуки, кинжал прожектора лизнул поверхность реки и в течение нескольких минут осторожно ощупывал партизанский берег. Потом, когда он потух, с другой стороны долетела пьяная песня.
— Балуются, сволочи. Здорово они прижали нас, — снова начал разговор Приборный.
— Да-а… И, очевидно,
Приборный вздохнул.
— Двести человек раненых, столько же больных. По двадцать патронов на здорового бойца и по две гранаты. Задача сложная…
— Но и помощи ждать рискованно. Если Адлер снова начнет атаковать нас с такой же силой, как в первые дни, — мы не выдержим. Будем смотреть правде в глаза. Нужно прорываться…
— Где? Где у них слабое место? Куда бить? — задал сразу несколько вопросов Приборный. — Никогда еще мы не были такими слепыми. Ни один разведчик не возвращается. Неужели все погибли? А знаешь, все может быть. Немцы могли километров на десять по течению часовых поставить. Хитрый дьявол — Адлер этот. Недооценили мы его…
— Но — душа из него вон! — нас ему не перехитрить, — Лесницкий нервно сломал толстую ветку, она треснула, как пистолетный выстрел, — Приборный даже вздрогнул от неожиданности. — Не родился еще такой фриц, которого русский человек не смог бы перехитрить…
— У тебя есть план, ‘Павел?
— Будет. Должен быть. Будем думать! Созовем командиров и комиссаров отрядов, посоветуемся с ними. Что-нибудь придумаем. Обязательно придумаем. Махорочка еще есть у тебя?
Лесницкий думал напряженно, жадно глотая дым гнилой махорки. Растерянности не было, но мучительная боль за погибших, за провал операции мешала думать.
— Узнать бы, где задержался Крушина…
Приборный в ответ выругался:
— Холера его знает! Хоть бы прислал людей для связи). Того и гляди, блокаду прорвет, а связного все-таки не шлет. Куркуль чертов! Все хочет сам сделать…
План родился с возвращением первого разведчика. Майборода появился перед командирами неожиданно, и Приборный долго на него смотрел, словно не веря своим глазам.
— Ей же богу, этот парень родился в рубашке! — наконец воскликнул он.
— Садись, Петро, садись. Рассказывай скорей, — поторопил Лесницкий. — Что там?
— Сегодня немцы с того берега перебросили на этот около батальона пехоты. А с этого на тот — батарею. Поставили ее на поляне — напротив нас. Завтра нужно ждать гостинцев… — Майборода рассказывал тихо и коротко. Ему казалось, что ничего ценного на этот раз ему разведать не удалось, и был он необычайно серьезен и грустен. — Пехоты у них там мало осталось. Видно, что-то готовят. За Синим берегом души живой нет. Я весь вечер там ходил.
— Там можно высадиться? — почти одновременно спросили и Лесницкий и Приборный.
— Ночью? Если доплыть на лодках — это ведь против течения, — так хоть сейчас. А что?
— Так, ничего… Но, может быть, через часок ты получишь новое задание… Так что ты приляг вот тут, отдохни, а мы походим, подумаем, — ласково сказал Лесницкий.
Они молча направились к реке.
— Наверно, мы думаем с тобой об одном и том же, — прервал молчание Приборный. —
— В Шабринский лес, — подсказал Лесницкий.
— И начнет там демонстративную атаку?
Лесницкий кивнул.
— Сделать это нужно завтра вечером. Адлер, конечно, знает, откуда прорывается Крушина. Я уверен, что это он задерживает его. И вдруг появление новых партизанских сил там, где он их не ожидает. Это нарушит все его планы. Он вынужден будет ночью снять часть пехоты с этого берега и бросить на тот. И вот в этот момент мы сделаем скачок назад — в Борщовский лес.
— Почему в Борщовский? Идти, так идти. А то там снова могут окружить.
— Далеко идти мы не сможем — не хватит сил. Д в Борщовском лесу пусть окружают. Там — другое дело. Там ему придется растянуть свой фронт на добрых двадцать километров, а мы будем как в родном доме. И возможности маневрировать богатые. Кроме того, в лесу скрываются борщовцы — со скотом и хлебом, они поддержат нас продуктами. А там и Крушина подойдет: Согласен?
— Согласен-то согласен, но Адлер может начать наступление утром. Уж очень подозрительна их перегруппировка. Туда — батарею, сюда — пехоту…
— Ив этом случае Майборода с хлопцами будет кстати. Мы им дадим сигнал ракетой, они начнут демонстрацию атаки во время адлеровского наступления и сорвут его. Так что давай срочно подбирать людей. Наш «флот» человек двадцать потянет, так? А ночка сегодня чудесная, другой такой не дождемся. Послушай, как дождь шумит. И темень — хоть глаз выколи…
В это же время, в каких-нибудь двух километрах к югу от того места, где сидели Лесницкий и Приборный, по прибрежным зарослям полз человек в форме немецкого солдата. Около самого берега он спрятал комплект офицерской одежды и пополз обратно. Через несколько минут он уже быстро шел по дороге на север. Когда его останавливали часовые, он сразу же называл им пароль, а подойдя ближе, ругался и говорил на чистом немецком языке:
— Линия где-то порвалась, черт ее побери! Ищи теперь в темноте, — и, закурив с часовым, шел дальше.
Так он быстро обошел то место, где были окружены партизаны, и стал подходить к Днепру с другой стороны. Но тут он сошел с дороги и снова очень осторожно пополз! через кусты. Время от времени он останавливался и прислушивался. Часто и громко стучало сердце, толчки крови с болью отзывались в висках. Человек злился на собственное сердце. Никогда еще оно не мешало ему так, как в этот раз. Ценой очень больших усилий он добрался до реки. Тут он осторожно разделся, накрутил одежду на тяжелый телефонный аппарат и, войдя по грудь в воду, опустил ее на дно реки, а сам тихо поплыл. И тогда его сердце перестало биться так испуганно. На середине широкой реки, над многометровой глубиной, над черными омутами он почувствовал себя как в родном доме. Плывя по ночной реке, он отдыхал и думал спокойно и сосредоточенно. Как, вероятно, и всякий опытный разведчик, он начал вспоминать и детально анализировать сделанное — нет ли где случайно ошибки? Вспоминал все каждого человека, каждый разговор.