Глубже
Шрифт:
— Ты хочешь сказать, что у меня может быть скачок роста. Вырастут более мужественные уши.
— Это возможно.
— Ты же знаешь, что говорят. Маленькие уши, большой инструмент.
— Это совсем не то, что говорят.
— Нет? Может, это только в Орегоне так говорят.
Она смеется, хриплый звук. Мне не нравится, как он скользит по мне. Мне не нравится, что я почти чувствую, как записываю это в памяти на потом — Кэролайн смеется, когда я расстегиваю ее лифчик. Она все еще улыбается, когда я снимаю
Ты уже знаешь, как она выглядит обнаженной.
Все знают.
Я отмахнулся от этой мысли. Это не имеет значения и в любом случае между мной и ею этого не будет.
— Вот в чем дело, — говорю я. — Есть и все остальное дерьмо, о котором ты могла бы беспокоиться, а ты тратишь слишком много беспокойства на то, что не можешь исправить.
— Например? Переживания по поводу размера твоих ушей не отнимут у меня много времени. У меня все равно будет двадцать три с половиной часа в день, чтобы беспокоиться.
— Ты хочешь сказать, что тебя волнуют мои уши только полчаса?
— Возможно, даже не знаю. Я должна быть честной с тобой.
— Пожалуйста. Будь честной.
— Хорошо. Дело в том, что, если мне никогда не придется видеть «уши» другого парня, пока я жива. Я буду счастливой девушкой.
— Теперь ты начинаешь говорить с горечью.
— Может и так. Может быть, я просто видела слишком много крупных планов «ушей» в последнее время.
— Красные, опухшие уши?
Она наклоняется, как будто раскрывает мне большой секрет.
— Вонючие, ужасные, огромные, отвратительные, капающие «уши».
Это меня смешит.
— Что это с вами, парни, вы фотографируете свои «уши»? — теперь она возмущена.
— Как будто вы ими так гордитесь.
— Если бы ты могла заставить что-то выстреливать из своих ушей, ты бы тоже гордилась.
Она кусает губу, смотрит в сторону миксера, как будто это спасет ее от того, что мы только что говорили о членах и ей хочется смеяться, но она не позволяет себе этого.
— Я думаю, нам нужна новая тема.
— Что-то более вежливое?
— Да, — затем она смотрит на меня из-под ресниц и на одну жалкую секунду она становится лукавой. — Что-нибудь менее смазанное.
Мне приходится отвести от нее взгляд. Сделать вдох.
Я указываю на комок теста.
— Вымой руки, и я дам тебе его замесить.
— Дашь?
— Да. Я научу тебя делать лучшую закваску в округе Патнем.
— Кто-нибудь еще в округе Патнем делает закваску?
— Нет, насколько я знаю.
Она смотрит неуверенно на хлеб, но стягивает через голову свою толстовку.
— Хорошо. Я в игре.
Футболка, которую она надела под кофту — это, должно быть, пижамная футболка. На ней нет
Я готовлю четыре буханки, пока она моет руки у раковины.
Я делаю еще одну с закрытыми глазами, желая, чтобы мягкое покачивание ее грудей ушло из моей головы.
Когда она возвращается от раковины, ее лицо серьезно.
— Послушай. Я... Я просто хочу сказать вот что. Я имела в виду то, что сказала тебе в библиотеке.
— Что именно ты мне сказала?
Она ковыряет в ногте большого пальца.
— Я не могу быть твоим другом. Или кем-то еще.
Я понимаю.
Это не значит, что мне не больно, немного больно, слышать это снова, но я действительно понимаю.
У меня были свои причины не разговаривать с ней в прошлом году, у нее тоже есть свои причины. Был Нейт. Был ее отец, который ненавидел меня еще до того, как я начал намеренно поджигать его фитиль. Но под всем этим было еще кое-что.
Кэролайн не из тех девушек, которые связываются с парнем, который занимается торговлей. Она из тех, кто играет безопасно, делает то, что должна, следует всем правилам.
Может быть, если бы я был тем, кем притворяюсь, когда нахожусь в Патнеме, мы с Кэролайн были бы возможны, но это не так. Мы не имеем смысла вместе.
Все в порядке.
— Вот что я тебе скажу, — говорю я. — Сегодня вечером я покажу тебе, как сделать приличный хлеб и испечь его. Если ты придешь завтра, я научу тебя кое-чему другому. Нам не нужно быть друзьями. Мы можем просто заниматься... ну, знаешь, этим ночным делом. Если ты хочешь.
— А мы можем?
— Когда Боба здесь нет, это моя пекарня. Я могу делать все, что захочу, лишь бы хлеб был.
— И ты не будешь...
Когда она смотрит прямо на меня, мои руки дергаются.
Не будешь, Уэст.
Ты, бл*дь, не будешь.
— Мы будем печь хлеб и не будем друзьями. Ты не должна приближаться к моим ушам ближе, чем на три метра. Я не хочу этого от тебя, в любом случае.
Что ж, еще одна ложь в придачу ко всей остальной?
Она пробно ковыряет тесто перед собой.
— Хорошо. Тогда покажи мне, как ты это делаешь.
Я показываю ей, а потом показываю все остальное. Она остается, пока ее буханка не выходит из духовки. К тому времени она уже зевает.
Я отправляю ее домой спать с теплым хлебом под мышкой. Я заставляю ее написать мне, когда она вернется в общежитие, в безопасность за запертой дверью.
На следующую ночь она возвращается.
Она продолжает возвращаться, и я ей позволяю.
Вот так я не дружу с Кэролайн Пьясеки.
Глава 3