Гнёт. Книга 2. В битве великой
Шрифт:
Назначили нового ректора — профессора, зарекомендовавшего себя особой преданностью престолу.
Жёлчный, раздражительный, хмурый, с громовым раскатистым голосом, новый ректор хвастливо заявил, что сумеет с первого выступления обуздать крамольников. Для этого почтенный профессор в течение недели репетировал перед зеркалом свою грозную речь.
В огромном рекреационном зале собрались сотни студентов. Все были одеты в новые форменные тужурки. Кто не имел возможности приобрести этот дорогой костюм, того университет обмундировал за казённый счёт. Так было приказано свыше. Начальство думало,
В назначенный час съехались почётные гости, среди них был министр просвещения. Министр считался либералом, и носился слух, что его хотят заменить.
Министр обратился к студентам с речью, его прервали аплодисменты, когда он напомнил, что Московский университет, воспитавший многих людей, ставших гордостью своей родины, должен дать России ещё много талантов.
— Ваша задача — закончить курс, получить диплом и стать полезными сынами своей страны. Вы должны вывести Россию на широкий светлый путь…
Выступление министра закончилось аплодисментами и криками „ура!“.
Но когда выступил новый ректор, его не стали слушать. Понеслись крики: „Долой!“ И вдруг прозвучал чудесный баритон, он вдохновенно пел рабочую марсельезу: „Отречёмся от старого мира…“
Хор сотен голосов подхватил бунтарскую мелодию. Она, властная, широко понеслась под сводами старинного зала.
В море звуков потонул громовой голос ректора, тщетно призывающего студентов к порядку.
При первых же звуках марсельезы министр встал и тихо вышел. Ректор неистовствовал на трибуне. Он стучал кулаками и ногами, но мощные голоса заглушили все его попытки восстановить порядок.
Когда стала затихать марсельеза, ректор, не считая себя побеждённым, зычно крикнул:
— Господа студенты! Волею великого русского царя…
Снова крики „долой!“, свист, шум — и опять взвился мощный баритон, заставив притихнуть студентов.
А баритон пропел:
В России нет царя и нет закона, Есть столб, а на столбе корона….Сотни голосов сопровождали эти слова свистом и улюлюканьем. Взбешённый, но обессиленный ректор поспешно ушёл. Студенты остались обсуждать план дальнейших действий. Сочиняли ультимативные требования: возвращение прежнего, либерально настроенного ректора, прекращение репрессий по отношению рабочих. Но предъявить эти требования не удалось.
На другой день университет был закрыт. Цепь полицейских и жандармов охраняла все входы.
Начались массовые аресты. Был арестован и Андрей Громов. Охранка не могла добыть прямых улик о его участии в революционных кружках. Его обвиняли в том, что он первым запел марсельезу.
Хотя доказать, что голос принадлежал именно Андрею, не сумели, всё же в административном порядке его выслали в Ташкент.
Елена была готова к худшему. Она выехала следом за Андреем.
Дело о студенческих беспорядках закончилось в августе, а выехать она смогла только в сентябре.
Глава вторая
ПРИЗРАКИ
"Призрак бродит по Европе — призрак коммунизма".
В тот печальный год войны весна наступала медленно. Улицы имели хмурый неряшливый вид, деревья стояли обнажённые, серые, колючие. Частые дожди превратили улицы в болота. Кирпичные тротуары словно осели, стали скользкими от липкой грязи. По-зимнему уныло молчали всегда говорливые арыки, вода ещё не наполнила их.
Солнце изредка выглядывало из-за лохматых зябких туч. Бывало и так, что после двух-трёх дней, хмурых и дождливых, вдруг ветерок разорвёт тучи, проглянет солнце и засияет, радостное, горячее.
А на другой день опять хмуро, серо, неприветливо, только молодая нежная травка, зеленея вдоль заборов и арыков, упорно твердит о приходе весны.
Как-то в солнечный день Древницкий сидел на Соборной улице возле вновь открывшегося модного магазина Дорожнова. В сутулом штатском с нахлобученной на лоб шляпой трудно было узнать когда-то подтянутого щеголеватого офицера. Год тому назад Древницкий вышел в отставку. Согласно воинскому уставу, его уволили с производством в следующий чин. Казалось, пенсия обеспечит семью, теперь такую небольшую. Сыновья выросли. Вова служил техником на заводе в Фергане, а Серёжа поехал в Москву поступать в Петровскую академию. В Москве юноша нашёл себе работу — урок и переписку бумаг в каком-то частном обществе. После студенческих беспорядков Серёжа принуждён был выехать из Москвы.
Вернувшись домой, сын понял, что на пенсию семье жить трудно.
Серёжа знал, что отец пытался работать в Каменной палате вольнонаёмным писцом. Оказалось, что, обладая неразборчивым почерком, он в писцы не годился, а другого дела не предложили. Пришлось от работы отказаться.
Сидя на своём любимом месте и поёживаясь под порывами холодного ветра, Древницкий в сотый раз обдумывал: куда ему устроиться на работу? Кто-то сел с ним рядом, но совсем не хотелось поворачивать голову. Почувствовав руку на своём локте, взглянул.
— Серёжа, ты? Что, дома не сидится?
— Я отыскивал тебя, папа, хотел порадовать: завтра устраиваюсь на работу.
— А зачем торопишься? Отдохни.
— Сколько можно отдыхать? Уже неделю сижу на твоей шее. И вообще работать надо.
— Вот о шее у тебя вышло плохо. Отец не может тяготиться ребёнком.
— Но "ребёнок" должен когда-нибудь встать на свои ноги… Я рад работе.
— Расскажи. Куда устраиваешься? Как? А мне не удаётся. Прихожу, показываю указ об отставке… Морщатся: "Военный, подполковник. Куда вас устроить?.." Отвечаю: "Мне всё равно, честно проработал тридцать пять лет". Опять морщатся. Коммерсанты откровенно говорят: "Нам важен оборот, а не честность".
— А в учреждениях?.. Там-то нужны честные люди…
Древницкий усмехнулся, ласково посмотрел на сына.
— Когда-то я тоже в это верил… А дальше капитана не пошёл. Все знают, что в России процветает казнокрадство. Рассказывают: министр финансов просил Николая Первого утвердить назначение на крупный пост честного человека. А тот ему ответил: "Не ручайтесь, в России не крадёт только один человек — я". Вот в учреждениях тоже морщатся.
— Папа, разве они смеют отказывать честному отставному офицеру?