Гнёт. Книга 2. В битве великой
Шрифт:
Он дёрнул несчастного за ногу раз, другой. Юноша вздрогнул от нестерпимой боли.
Молодой нукер не выдержал:
— Убирайся отсюда!
— Ну-ну, смотри! Самого подвесят…
— Мы выполняем волю бека. Только раз можно ударить казнённого, а ты уже четыре раза его коснулся.
— Ну ладно, то не в счёт. Я один раз…
Он вытащил нож и быстрым движением распорол кожу на ноге Ильгара от колена до самой щиколотки. Ильгар застонал. Но взвыл и Сабир. Висевший рядом Машраб пнул негодяя связанными ногами так сильно, что тот упал навзничь. Байбача с
По дороге, вздымая пыль, мчалась группа всадников. На ярком солнце белели рубахи, за плечами поблёскивало оружие.
Осадив на всём скаку коней, отряд шагом подъехал к краю айвана, остановился.
— Где бек Мирза Дотхо? — спросил Силин, оглядывая испуганно жмущихся к стене нарядных людей.
— Их великолепие бек — да будет он благополучен! — изволили заболеть… — пролепетал дворецкий Сатреддин-бай, склонясь в поклоне.
— Немедленно освободить этих несчастных!..
Ахмед-Джан не выдержал. Как это! Он, сардар, воспитатель наследника афганского престола, полковник, должен терпеть вмешательство презренных гяуров, простых солдат? Вне себя от ярости он подскочил к самому краю айвана и крикнул по-афгански:
— Ты, ничтожная грязь, как смеешь распоряжаться во владениях священной Бухары?
Силин повернулся к нему и на чистом кандагарском наречии спросил:
— Кто вы, почтеннейший? Кто дал вам право кричать на русского воина?
Сардар не ответил.
— Эй, нукер! — скомандовал он. — Стащить их с лошадей! Связать!
В тот же момент вся бековская стража окружила всадников. Замелькали палки, ножи.
Сеид Мурсаль схватил за рукав Ахмед-Джана.
— Вы здесь гость… На чужой земле. Хотите вверг нуть бека Дотхо в пучину бедствия; его обезглавит эмир, — шипел он в ухо афганцу.
Силин крикнул:
— В нагайки, ребята! — и первый стегнул по руке сардара, выхватившего револьвер. Оружие выпало.
Казаки, вздыбив коней, так ловко действовали плетьми, что нукеры рассыпались, словно орехи из опрокинутой корзины.
Как только началась свалка, Сабир-байбача спрыгнул с айвана и, подкравшись к Ильгару, занёс руку с ножом.
— Теперь уж я расквитаюсь с тобой.
Он не успел всадить нож в свою жертву. Послышался свист нагайки — рука его повисла. Второй удар ожёг плечо. Сабир свалился под ноги коня.
— Али-Салим, Алёша… — прошептал почерневшими губами Ильгар.
Тотчас все четверо были сняты с деревьев. Чайханщик хлопотал возле них, напоил остывшим чаем, перевязал раны и помог уложить на арбу.
Тем временем гости бека поспешно скрылись в арке, где их расторопные, догадливые слуги уже седлали коней.
Когда послышался скрип отъезжающей арбы и цокот копыт, к чулану подошёл дворецкий Сатреддин-бай и, смиренно склонившись, проговорил:
— Многомилостивый, благороднейший бек-бобо, прошу вас… Нечестивые уехали.
Дверца медленно отворилась, бек Дотхо, точно куль, вывалился из тесного чуланчика.
— Чаю, чилим [46] ! —
Подъехал Сеид Мурсаль с двумя мюридами. Слез с коня и, взойдя на айван, приложил руку к сердцу:
— Ваше могущество, достопочтенный бек-бобо, разрешите принести вам благодарность за ваше гостеприимство. Священные обязанности призывают меня в Вахан.
— Как? А я думал, вы, святой отец, будете в моей свите, когда я поеду в Орлиное гнездо.
46
Чилим — кальян.
— Разве ваша милость собирается в пасть дракона?
— Я не позволю этим неверным попирать права наместника эмира. Я проучу их…
— Разрешите дать вам совет, достопочтенный. Мудрая пословица гласит: "Не жди, оленёнок, милости от пса, не жди, голубочек, милости от кота". Лучше побывайте у кушбеги. Это ваш прямой начальник, он донесёт вашу жалобу до эмира, да будет ему счастье и удача!
— Своё дело — легче пуха, чужое дело — тяжелее камня, — тоже пословицей ответил бек, — Кушбеги не будет торопиться. Я сам покажу урусам, кто здесь хозяин.
Сеид Мурсаль склонился в поклоне:
— Да будет вам удача в ваших благих намерениях. Прощайте.
Он взгромоздился на высокого скакуна и тронул его. За ним двинулись мюриды.
Откланялись и турки. Им вдруг понадобилось в становье Сарымкуль-бия. Там назначен съезд султанов влиятельных казахских родов. Простился и посланец хедива, спешивший к своему другу ишану бадахшанскому.
На другой, день на площадь возле Орлиного гнезда въехала пёстрая кавалькада. Это бек со своими приближёнными и вооружёнными нукерами явился с жалобой к полковнику Кверису.
Впереди на гнедом коне восседал Норбай, он сжимал древко с развевающимся синим шёлковым лоскутом, исчерченным золотыми письменами — символом власти правителя трёх провинций. За ним следовали два всадника с пиками. Отстав на два конских корпуса, в пышных парчовых одеждах, в белой чалме с султаном из тонких перьев белой цапли Мирза Дотхо горячил шенкелями богато убранного рыжего жеребца. Рядом с ним в парадной форме афганского полковника ехал Ахмед-Джан. Дальше тянулись одетые в дорогие халаты придворные и гости бека, колонну замыкали вооружённые пиками и ружьями нукеры.
Бек направил коня к воротам. Он ожидал, что они распахнутся, как только свита приблизится, — так было всегда. Но сегодня ворота оказались на запоре, и ничто не свидетельствовало о желании стражи их отворить.
Едва бек достиг запретной зоны, как две винтовки с примкнутыми штыками скрестились перед грудью коня. Тот захрапел и осел на задние ноги. Бек растерялся, с недоумением обернулся к следовавшему за ним Ахмед-Джану.
В это время послышался звонкий сигнал трубы, створки ворот неожиданно раздались, на лёгком галопе вынесся отряд в десять человек. Впереди был полковник Кверис, козырнув беку, не останавливая коня, проехал на площадь.