Гнёт. Книга 2. В битве великой
Шрифт:
К первым принадлежали конторщик, сын рабочего депо Степан Теодорович и петербургский студент Казимир Голятовский.
Голятовскому железнодорожный Совет рабочих депутатов поручил выступить в зале Городской думы на собрании служащих. Меньшевики, захватив трибуну, ратовали за войну до победного конца, за привлечение в ряды правительства либералов, людей с именем, вроде члена Государственной думы Наливкина.
Присутствовавший здесь Аристарх подтолкнул локтем Голятовского, указал глазами на горбатую женщину-оратора.
— Дай жару, Казик!
Загорелась душа Голятовского, вспомнились горячие студенческие сходки в Петрограде, попросил слова. Взбежал на трибуну и начал речь с героического примера — выступлений рабочих Путиловского завода. Он стыдил меньшевиков:
— Вы, как слепые котята, тычетесь по всем углам и не видите яркого, широкого мира, который открывает перед вами учение Карла Маркса. Больше читайте Ленина!
Вдруг поднялся шум. Горбатая женщина визгливо закричала:
— Бей его, это ленинец! Он от немецких шпионов.
Положение было критическим. Десятка дна меньшевиков с поднятыми кулаками ринулись к трибуне. Голятовский вынужден был воспользоваться открытым окном.
На трибуну поднялся Аристарх.
— Вот так свобода! Вот так благородные люди! Интеллигенция… Кулаки в ход пускают!.. Значит, ответить больше нечем. Слов-то, видать, не хватает.
— Правильно! Не могут без хулиганства! — послышались голоса из зала.
— Собрание закрыто! — снова закричала горбунья. — Расходитесь, господа! Нечего слушать большевиков!
— Уходи, коли охота, а мы послушаем оратора, — громко сказал старик столяр. Его поддержали многие. Тогда группа меньшевиков демонстративно покинула зал.
— Давай, говори! — потребовали рабочие.
Ронина охватило отчаяние. Госпиталь оказался на запятой немцами территории. Судьба Лады неизвестна. Санитарный поезд возвратился в Ташкент. Что делать?
Ему рекомендовали уехать назад, но он остался. Потом явился в штаб армии, попросился добровольцем, в команду разведчиков. Вначале отказали: возраст непризывной. Однако знание немецкого языка выручило. Назначили в передовой о гряд, который находился километрах в пятидесяти от штаба, и добираться до него надо было на поезде и потом пешком.
Через сутки, чувствуя страшную усталость и ломоту во всём теле, Ронин явился к начальнику разведки.
— Удивительный вы человек, капитан! Зачем вам понадобилось лезть в самое пекло? — спросил обросший, с воспалёнными глазами командир разведки.
Ронин посмотрел ему в глаза и сказал, иронически улыбаясь:
— За тем же, что и вам. А вот побриться следует…
Тот махнул рукой.
— Когда идёт разведка?
— Сегодня ночью, три человека.
— Назначьте с ними меня.
Ночь была тёмная, густые тучи затянули небо. Старшим был унтер, человек бывалый… Он окинул Ронина критическим взглядом:
— Говорят, вы охотник? Ну-к что ж, попробуйте,
— За тем и пришёл.
— Тогда берите две гранаты да нож. Немцы брататься-то братаются, но и между ними попадается сволочь. Подманят, а потом — на штыки.
— Приму к сведению.
Шли оврагом, поросшим кустарником, шли долго. Впереди за чащей послышались голоса.
— Немцы, — шепнул унтер.
— Послушаем, о чём они… — Ронин опустился на траву, прополз между кустарником к самой чаще.
— Человек-то попался знающий, — сказал унтер солдатам. — Затаись, ребята.
Минут через десять Ронин вернулся.
— Молодец, — похвалил унтер. — Мышь больше шуму делает.
— Три человека хотят сдаваться в плен.
— Удачливый вы человек, капитан, — усмехнулся начальник разведки. — Что же, будете переводчиком. Я слабо владею немецким.
Пленные охотно рассказали всё, что знали о расположении частей, о нежелании солдат продолжать войну.
Ронин задавал вопросы и переводил ответы. Под конец спросил:
— Ваша часть первой вошла в это местечко?
— Да. После артиллерийской подготовки мы первые ворвались.
— Что вы сделали с госпиталем?
— До нашего вступления его разнесло снарядом…
Командование решило отбить у немцев сданный стратегический пункт. Ронин ждал этого момента с нетерпением. Чувствовал он себя плохо, беспрерывно болела голова, ломило кости, но в лазарет не пошёл. Скрыл своё состояние от командира. Наступление началось в полдень. Всё утро ухали орудия, ведя артиллерийскую подготовку, а потом бросили батальон в атаку.
Немцы отбивались остервенело. Три раза атака захлёбывалась, но наконец, с помощью подошедшей стрелковой роты, батальон прорвался и ударил в штыки. Пункт был взят, немцы отступили.
Ронина подобрали уже поздним вечером. Он лежал без сознания около оврага.
— Очнулся, мил-человек? Вот и хорошо, значит, идёт дело на поправку! — улыбаясь, сказал сосед по койке.
Это первое, что услышал Ронин, когда спустя неделю очнулся.
— И до чего же ты шумливый да беспокойный, — продолжал сосед.
Мало-помалу началось выздоровление после тифа и ранения. Бородатый был за сиделку и любовно опекал своего соседа. Однажды он рассказал Ронину:
— И до чего же была душевная эта сестрица! Ну вот словно ангел. Только войдёт в палату, и всё затихает. Ни разговора, ни стона. Все мы глядим на неё, и словно легче становится…
— Как её звали?
— Сестрица, сестрица… вот так и звали! Кормили-то нас плохо, должны были госпиталь отправить в тыл — вишь, состава нет. А генеральские трофеи везти составы находятся… Ну вот. Явился к нам командующий армией, царский родственник, смотр делал. Дошёл до нашей палаты, а за ним, словно лисий хвост, тянется начальство. Зашёл он, значит, в палату и прогремел густым басом: