Гнев Перуна
Шрифт:
Вышатич обернулся. Он натолкнулся на суровый взгляд огромных серых глаз. Под мохнатой мужской шапкой разбойника чернел выжженный круг ханской тамги. Крепко стиснутый рот обозначил выступившие твёрдые желваки. И вдруг высокие тонкие брови знакомо шевельнулись... Вышатич похолодел. Гаина... Гайка... его боярыня...
— Отпусти домой моих воинов, Гайка... Возьми мою жизнь. Этой цены тебе хватит? — Косые глаза Яна гневно разлетелись в стороны.
Гаина вновь свела брови у переносицы. Потом повернулась назад, к своим людям:
— Сё боярин Вышатич, братья. Может, его отпустим?
— За какую такую милость, Гайка? — возмутился рыжий бородач.
— Когда-то меня спас... от огня Перунового. Нынче же сына моего... отобрал у меня...
— Дабы вырастить из него такого же кровопивца? Любо, лю-у-бо! — едко проговорил рыжебородый.
— Не гожусь судить их... братья. Рассудите сами.
Гаина быстро скрылась в зарослях. Оттуда послышались её всхлипывания.
— Женщина — она всегда есть женщина. Матерь...
— Гайка — наш главарь. Лучше всякого иного мужа. И отважна!
— Что здесь за вече? — раздался голос рядом.
На краю оврага стоял гнедой конь, а с него наклонялся, рассматривая людей в овраге, всадник. Золотистая брачина его сорочки переливалась в лучах солнца. Большие тёмные глаза под широкими дугами бровей насмешливо рассматривали толпу людей. На его крутые сильные плечи свисали космы тёмных волос, и в них сверкнула большая серебряная серьга.
Вышатич подскочил от радости.
— Князь Владимир, се я, Вышатич Ян! Княже! Помоги! Спаси!.. Тати нас загнали сюда!
Всадник молниеносно сдёрнул с плеча лук и натянул тетиву.
— Бежим! — крикнул кто-то из людей Гаины, — Черниговский князь Владимир Мономах!.. Наскочил...
Разбойники бросились врассыпную.
— Стой, не стреляй, князь! — остановил его Ян Вышатич. — Их не достанешь стрелами в чащобе. Обходи с дружиной овраг. А я здесь... Отсюда! Гей, дружина, за мечи!..
Владимир Мономах в следующую минуту выхватил турий рог из-за пояса и затрубил тревогу.
Княжья дружина, разворачивая свои ряды, собиралась вокруг Владимира. Тем временем князь приглядывался к действиям Вышатича, который пробирался по крутому склону оврага к нему.
— А всё же Вышатич! — обрадовался Владимир Всеволодович. — Бежал за кабаном, а поймал боярина! Га-га-га!..
— Повезло мне, князь, что наскочил сюда. Уже бы дрыгал на верёвке ногами! Х-ху... Как вон тот мой добрый молодец. Х-ху... — Вытирал рукавом своё вспотевшее лицо.
— Кого будем теперь ловить, воевода? — хохотал князь.
— Татей-душегубцев.
— Татей? — недоверчиво посмотрел Владимир на воеводу.
— Не шути над старым воеводой, князь, — обиженно набычился Ян. — Видишь, мой дружинник уже раскачивается на верёвке.
— Кто же это его?.. — ужаснулся князь, только теперь рассмотрев дружинника, раскачивающегося под дубом.
— Гайка... Греховная проскупица... — испуганно выдохнул Вышатич.
Владимир с недоверием воззрился на Вышатича. Боярин, наверное, свихнулся. Ещё такого не слыхивал он, чтоб женщина была главарём банды!
— Идём отсюда, воевода. Угощу тебя пивом. Отойдёшь от испуга. — Владимир легко спрыгнул с седла.
Вышатич как-то странно хлебнул носом и, всё ещё шатаясь и оглядываясь, поплёлся за ним следом.
Вдруг он бросился в чащобу. Ему показалось, что перед ним в кустах мелькнули чьи-то босые ноги. Прислонился к дереву и вдруг завопил:
— Вот она! Это она! Держите её!
Напротив него, прижавшись спиной к могучему стволу сосны, оцепенело стояла Гаина.
Дружинники Вышатича также узнали Гаину. Кто-то из них коротко хохотнул:
— Теперь твоя очередь висеть на дереве, окаянная! — Наверное, это был тот дружинник, которому пришлось уж было распрощаться с жизнью и ощутить на своей шее петлю.
Гаина не двинулась с места. Во все глаза смотрела на Вышатича, как бы говоря ему: «Не узнавай, не узнавай, воевода!..» Но воевода отбежал и спрятался за спину князя Владимира, а потом, ткнув в неё пальцем, произнёс решительно:
— Она!
— Трус лукавый... — прошипела Гаина и протянула обе руки вперёд. Тут же дружинники их скрутили сыромятными ремнями.
Нега Короткая так и осталась жить в Претичевой избе. После половецкого набега не было кому поставить вдовице гридя Порея новую хижину. Никого не было теперь у неё. Был в живых только Нерадец. Но его, кровопивца человеческого, прокляла перед всеми богами. Потом надеялась на внука. Думала, что поставит на ноги Гордяту, с ним и будет доживать свой век. Отобрали у неё и внука. Теперь была совершенно одна. Горькими слезами оплакивала свою судьбу. Сыновей троих растила-лелеяла. Ни рук, ни бессонных ночей не жалела для них. Плохого в жизни не сделала — ни другу, ни врагу своему. Но правду люди молвят: доброго человека Бог любит, да счастья не даёт. В тоскливом одиночестве седела и слепла Нега.
Ошалелая Гаина, прибежав из полона, чаяла увидеть сына. Ездила в Киев. Три дня грохотала-стучала в ворота боярина Вышатича. Но боярин напустил на неё псов, а потом двух челядников. Прогнали её.
— Уходи прочь, злодейка! — кричали ей в лицо.
— Я же ваша... бывшая осподарыня... Я из полона убежала! Отдайте Гордяту!
— Нету у нас осподарыни!
— Отдайте сына! — взывала к людям.
— Нет у нас твоего сына. Боярин Вышатич отвёз своего наследника Василия ц Новгород Великий, отдал там в науку ко дьяку. Гордяты же не ведаем!