Гнев Тиамат
Шрифт:
– Тяжёлый у Высокого Консула Дуарте намечается денёк, а? – высказался Ян.
Наоми вызвала тактический дисплей. Обширность системы Лаконии свелась к кучке кораблей, входящих через врата, которые выглядели одним маленьким жёлтым пятнышком.
– Приказы? – спросил Алекс.
– Первым делом они рванут к «Шторму», – сказала она. – На небольшой тяге подтяни нас к газовому гиганту. Организуйте мне луч связи с капитаном Селлерс на «Гарсиа и Васкес». Пусть выглядит так, что мы собираемся драться, а «Неве Авивим» пусть на всех парах облетает вокруг, словно мы задумали взять их в клещи. Как только эсминцы клюнут на это, мы всё изменим.
– Есть, – ответил Ян.
Там, позади, новый корабль прошёл во врата. Сотни факелов двигателей, выгибаясь мелкими или широкими кривыми, разлетались в разных направлениях, как пыль на ветру.
Осада Лаконии началась.
Переведено: Kee
Глава 43: Элви
Будь возможность, Элви работала бы в другом месте. Если уж не в собственной лаборатории, так хотя бы в их с Фаизом комнатах. Но данные оставались в университете и Загоне, и идти всё равно приходилось туда. И прежде всего, это было обидно. Прорыв произошел, когда она наконец отложила в сторону Кортазаровскую работу по изменению Дуарте, и вернулась к собственным записям.
Отчёты из мертвых систем напоминали письма из прошлой жизни. Чувство, с которым перехватывало дух от того, что на полуобитаемой планете в Хароне в самом деле идут стеклянные дожди, теперь казалось почти детским. Оглядываясь назад, она вспоминала своё простодушное удивление чуду, даже ощущала его отзвук. Огромный хрустальный цветок с прожилками, бегущими в толще лепестков подобно вакуумным каналам, впитывал энергию системы Харон – нестабильную радиацию и магнитные поля, – так же, как ромашки впитали бы солнечный свет, будь они диаметром в тысячу километров. И она по-прежнему считала, что хрустальные цветы могут быть естественной межзвёздной жизнью. А огромный зелёный алмаз...
Его Элви рассматривала долго, а когда поняла, что за идея крутится у неё в голове, отнесла планшет с отчётами и данными в закрытую лабораторию Кортазара. Она ненавидела находиться с Кортазаром в одном помещении, чувствовать его у себя за спиной, но выбирать не приходилось.
– Да, – сказала Кара, посмотрев на картинку своими чёрными глазами. – Я знаю, что это.
Зан спал. Или отдыхал с закрытыми глазами, что с места, где сидела Элви, смотрелось одинаково. Кортазар из-за стола хмуро оглядел обеих, – Кару и Элви, – прислонившихся с разных сторон к пластику прозрачной клетки, словно девчонки из университета, сравнивающие обеды. И с неодобрительным видом вернулся к своему сэндвичу.
– А можешь рассказать мне о нём?
Кара нахмурилась. Даже в этом жесте был заметен момент дополнительной обработки, словно девушке, или тому, кем она стала, сначала пришлось вспомнить, как надо двигаться. Очень похоже на сбой в общей моторике. Нет, действительно однажды нужно копнуть эту тему поглубже...
– Он... записывает? – сказала Кара. – Нет, неправильное слово. Но похоже на память, точно. Только на всё сразу в один момент. Как фильм, где все картинки, это части истории, и они все там, даже если сейчас вы рассматриваете только одну? Я не знаю как объяснить.
– Гештальт*, – подсказала Элви.
* Гештальт (психология) – свойство психики воссоздавать «целостный образ», не равный сумме составляющих. Проще говоря, способность узнать мелодию по паре нот, или угадать в нарисованной фигуре круг, даже если это незаконченный набросок из пунктирных линий.
– Я не знаю такого слова.
Ручной терминал Элви звякнул одновременно с предупреждением, выскочившим на мониторе Кортазара. Трехо вызывал к себе на экстренное совещание через полчаса.
– Проблемы? – спросила Кара.
– Слишком много начальников и мало времени, – ответила Элви. – Я вернусь, как только смогу.
Кортазар уже подходил к двери, и его пришлось догонять. Водитель, ждавший снаружи, выглядел одновременно и угодливым, и нетерпеливым. От порывов морозного ветра с востока покалывало уши. Это была её первая зима в Лаконии, но Элви уже понимала, что станет только холодней, а тепло вернётся очень нескоро.
На заднем сидении машины Кортазар скрестил руки и хмуро глядел в окно. А город сверкал, украшенный растяжками к какому-то культурному празднеству – Элви не знала, к какому. По улицам, где они ехали, спешили куда-то одетые по погоде прохожие. Пара юнцов, держась за руки и смеясь, бежала рядом с машиной, пока охранник в синих цветах Лаконии на отогнал их прочь.
Порой забывалось, что по планете разбросана целая популяция – миллионы людей, строивших жизни в новых условиях, пока Элви сушила мозг в мире своих данных. В этом город ничем не отличался от многих других городов, в которых ей довелось побывать.
– Слышал, как вы говорили со старшей из подопытных – спросил Кортазар.
– Правда? Это поразительно, признайте.
Она понизила голос, добавив в него более грубых ноток, и марсианский акцент:
– Мы полагали, что это два случая, но это один и тот же случай!
Когда Кортазар ничего не ответил, она пояснила:
– Ну же, как в «Инспекторе Бильгуне», да? Он и Дороти всегда вели разные расследования, а потом оказывалось, что они связаны.
– Никогда не смотрел это шоу, – буркнул Кортазар. – Меня больше беспокоит ваше отношение к субъектам.
– К Каре и Зану?
– Это вы их так называете, – ответил Кортазар. – А они не люди.
– Но и не крысы. Я работала с крысами. Они совсем другие.
И опять он не понял шутки, или не нашёл её смешной.
– Это механизмы, созданные из трупов детей. Они делают некоторые вещи, присущие детям, потому именно с детскими телами пришлось работать ремонтным дронам. Эрос в маленьком масштабе. Одна логика, и в сути протомолекулы, и во всех связанных с ней технологиях. На Эросе, когда протомолекуле требовался насос, она адаптировала сердце. Когда требовался инструментарий для манипуляций, она перепрофилировала руки. Здесь тоже самое. Кара и Александр умерли, а дроны собрали из мертвой плоти нечто. Вы разговариваете с девушкой, которой там нет. Но возможно, есть что-то иное. Собранное из человеческих частей так же, как я могу собрать модель катапульты из куриных костей. Вы их очеловечиваете.