Гнев Тиамат

Кори Джеймс С. А.

– Темная фигура.

– Не такая уж темная. Шекспир написал о нем пьесу.

– Как называется?

– «Ричард Третий», – сказал Фаиз. – Ты хорошо себя чувствуешь?

Она опустила голову ему на плечо. Плечо было теплее обычного, что неудивительно при субфебрильной лихорадке в процессе регенерации конечности.

– Я никогда не увлекалась театром, и день у меня выдался длинным. Ты на что-то намекаешь?

– Ричард был мерзавцем и поубивал много народу, но в частности – пару детишек. Наследников трона вроде бы.

– Ты

тоже не увлекался театром.

– Не увлекался.

Высоко над ними двигались под звездами тонкие полотнища облаков: затмевали одни, открывали другие. Ей хотелось закрыть глаза и заснуть, а проснуться уже в их паршивой квартирке на Церере, когда еще никто не слышал о Лаконии, Дуарте и прочем. Пусть бы все заработанные ею деньги, положение, открытия растаяли, как сон, она бы ничуть не пожалела, лишь бы с ними растаяло и все остальное.

– Итак: негативное пространство, все, кроме Кортасара, и король, убивавший детей.

– Ну, строго говоря, он был принцем, проложившим дорогу к власти убийством детей. Как мне помнится.

– Блеск, – сказала она.

– И не Кортасар ли работал на «Протоген» еще до Эроса?

– И при Эросе, – подсказала Элви.

– Я к тому, что ему это было бы не впервой.

– Он создал катализатор, – сказала Элви. – Для меня. Это не значит, что я убийца.

– Ну да, – согласился Фаиз, но она угадала его мысль: «Хотя в какой-то мере значит». После десятков лет брака близость превращается в подобие телепатии.

Он вздохнул, подвинулся, обнял ее за плечи.

– Может, я додумал больше, чем имелось в виду. Просто разговор вышел странный и вроде как с намеком.

– Что-то он хотел сказать, – согласилась Элви. – Может, не совсем то, что ты понял. Но что-то.

– Ты не хочешь его разыскать и расспросить?

– Хочу.

– Если он говорил обиняками, опасаясь глаз Дуарте, он и с тобой будет не откровеннее, чем со мной.

«Если только я не скажу ему, что Дуарте уже ни за кем не следит», – подумала Элви. От этой мысли в ней остался холодный след: страх, возбуждение или понемногу от того и другого. Знать бы еще, что на уме у Трехо и виден ли Холден на радаре нового, тайного императора.

– Может, у меня что-нибудь и получится, – сказала она.

Может, и получилось бы, если бы в эту ночь не был обнаружен Амос Бартон с его карманной атомной бомбой и Холдена еще до рассвета не заперли бы в камере.

* * *

Кортасар при виде ее улыбнулся заранее заготовленной улыбкой. Свою улыбку Элви ощутила не менее фальшивой, только не знала, заметил ли он, и есть ли ему до этого дело.

– Я могу еще чем-то помочь, Паоло? – спросил Очида.

– Нет, спасибо, – ответил Кортасар, – все в порядке.

Очида удалился. Все выглядело совершенно нормально и вежливо. И во всем ощущалось угроза. Кортасар, развернувшись, шагнул к металлическим дверям. Элви пришлось почти бежать, чтобы не отстать от него.

– Простите, что пришлось отложить на после обеда, – говорил Кортасар. – Я все утро провел в отделе безопасности, разбирая вещи шпиона.

– Амос Бартон, – кивнула Элви. – Келли мне рассказал. Странное дело, я была с ним знакома. Мы одновременно оказались на Илосе. Он спас жизнь моему мужу.

– Ну, в пещере у него был атомный заряд, так что… – Кортасар неопределенно махнул рукой. – Я работал с экспертами. Трехо самым внимательным образом отслеживает архивы связи. Похоже, что этот ублюдок здесь довольно давно.

– Мы узнали зачем?

– Пока нет, но, может быть, еще спросим.

– Я думала, он убит.

– О, еще как. Очень даже убит.

– Как же тогда?

Он предъявил замку свой шнур, и механизм открыл дверь. За ней был более темный коридор с толстыми, дополнительно укрепленными стенами. Мысль, что простая протомолекула из бокса – не самая опасная штука в лаборатории, немного отрезвляла.

– Илич запорол дело, – сказал Кортасар. – Не по своей вине. Он не знал, что оставлять труп нельзя.

Дверь за ними сомкнулась с низким лязгом. Как в тюрьме. Коридор выполнял роль шлюза.

– Илич увел всех охранять маленькую принцессу, – рассказывал Кортасар, – оставив позади беднягу с простреленной головой.

Элви слышала в его голосе издевку и думала о Ричарде Третьем.

– А должен был кого-то поставить охранять тело. Или сжечь его перед уходом. Но он действительно не виноват. Правила, касающиеся ремонтных дронов, ему сообщили, но причин для их введения не объясняли.

Открылась вторая дверь, в коридор пролился свет.

– Не понимаю, – сказала Элви.

– Поймете, – небрежно произнес Кортасар, входя в свою личную лабораторию. Он явно дразнил Элви.

Эта лаборатория была меньше бокса. Элви узнала кое-какие принадлежности – как у нее в лаборатории экзобиологии: матричные секвенсоры, анализаторы протеомы, длинноволновые и низкорезонансные сканеры. Остальное выглядело чуждым, как все известные ей артефакты чужаков. Кортасар, ни на что не глядя, подошел прямо к большой клетке из прозрачного полимера – такие использовали для приматов и крупных подопытных животных.

– Трехо считает, что лишняя пара глаз в этом деле не помешает, но вам, скажу откровенно, понадобится догонять не один месяц, прежде чем вы сможете хотя бы задать разумные вопросы, – сказал он. – Однако для начала… Вот один из первых случаев. Песчинка, из которой в нашей ракушке растет жемчужина.

В клетке находились двое детей: мальчик лет семи или восьми и девочка, которую уже можно было назвать подростком. Глаза сплошь черные, зрачок поглотил и радужку, и белок. Девочка, встав, подошла к передней пластине клетки. Кожа у нее была с сероватым оттенком. Двигалась девочка почти нормально, но, остановившись, застыла в ужасающей неподвижности.