Шрифт:
Пролог.
Небо пришито к нам сталью антенн,
Ему никуда уже не убежать,
Ветер загнан в метро...
Мы не за контроль, но так обидно терять.
Мы любим пластмассу, уран и бетон,
Едим фармацевтов, а пьем керосин,
Вместо сирени – одеколон,
Из любой ерунды выжмем чистый бензин.
Ни шагу назад – только вперед!
Это с собою нас ночь зовет.
Ю. Ю. Шевчук
Пролог.
Сгину я, меня пушинкой ураган сметет с ладони,
И в санях меня галопом повлекут по снегу утром.
Вы на шаг неторопливый перейдите мои кони,
Хоть немного, но продлите путь к последнему приюту.
В. С. Высоцкий
Южный Урал, закрытая территория НИИ атомной промышленности. Осень 1975 года.
I
Двигатель «Урала» взревел раненым зверем, неуверенно дернулся, потом смущенно чихнул и заглох. Сразу стал слышен шум дождя, в кабине влажной и быстро остывающей сгустился непроглядный мрак.
Водитель, бормоча ругательства, нервно стал теребить ключ зажигания, но двигатель словно умер. Сидящий рядом старший лейтенант с петлицами войск РХБЗ[1]спокойно, но жестко бросил в темноту салона:
– Второй год с тобой езжу, Наильский, и все время та на этом месте глохнешь без всякой видимой причины.
Водитель, не прекращая попыток завестись, принялся испуганно оправдываться:
– Виноват, товарищ старший лейтенант, три года стажа у меня, машина новая, движок – зверь, все как часы работало и на тебе…
Офицер тяжело вздохнул:
– Я уже три дня дома не был. Мне очень не хотелось бы еще одну ночь в походно-полевых условиях провести, особенно, в этой глуши.
Наильский был явно испуган и инстинктивно придвинулся ближе к старлею, перейдя на шепот:
– Ей-богу, товарищ старший лейтенант, проклятое это место, будь оно неладно, иначе не объяснишь…
Офицер устало улыбнулся:
–Ты же комсомолец, ефрейтор, а вот Бога поминаешь, да в мистику веришь. Если не тронемся через полчаса, сдам тебя майору Кавешникову, пусть наш замполит займется твоим атеистическим воспитанием.
Водитель не обратил на угрозу внимания, все знали, что старший лейтенант Эсипов стукачем никогда не был, солдат не материл, рукоприкладством не занимался, неуставщину всячески пресекал, о личном составе заботился, как никто другой. Потому и любили солдаты старлея, уважали и даже прозвища не придумали.
– Я хоть и комсомолец, - опять же шепотом заявил Наильский, - Но правду говорю: нехорошее это место. У меня бабка всю жизнь в деревне прожила, я от нее много чего о таких вот местах слыхивал. Ей-ей, не вру – дурные тут леса.
Эсипов рассмеялся и разозлился одновременно:
– Хочешь потрепаться про нечистую силу – валяй, но ни на секунду не прекращай попыток завести машину. Иначе я сяду за руль сам, а тебя тут брошу, в части скажу, что ты сбежал, как морально-неустойчивый тип.
Водитель сразу засуетился, но тему начатую решил развить до конца.
– Вот вы не верите и сердитесь, а вспомните, что ни одна поездка сюда не прошла без происшествий. Машины глохнут без причин, ломаются на ровном месте, стрелки приборов как бешенные скачут…
– Следить за техникой лучше надо, - ворчливо посоветовал старлей.
– Чудес и без машин хватает, - не сдавался ефрейтор, - Часы у всех отстают или убегают, по компасу азимут и вовсе не определишь. Каждые два месяца тут бываем – шесть раз в год, и какое бы время года ни было – всегда ненастье: осенью и весной – проливные дожди, летом грозы страшные, зимой вьюги да снегопады. Вот стоит отъехать десяток километров и, я уверен, что там никакого ливня нет, ну, если мелкий дождичек.
– Чтобы отъехать и посмотреть, нужно сначала завестись, - резонно заметил Эсипов, злясь на правоту собеседника.
– А небо… - начал было водитель
– Что небо? – прервал его офицер. Он теперь злился на себя, ибо не мог что-то дельное возразить подчиненному, какие-то объяснения.
– Неба ясного тут не бывает, - опасливо прошептал Наильский, - Ни солнца, ни звезд, ни Луны, всегда тучи – черные мрачные тучи. Вокруг светло и ясно, а тут как перед бурей.
И тут был прав говоривший. Эсипов не мог вспомнить ни одного спокойного или солнечного денька во время визитов сюда, а ездил он уже в эти края четвертый год. Нужно, однако, было что-то ответить.
– В природе много необъяснимых явлений…
Ефрейтор согласно кивнул головой, но не отступал:
– Я не только о погоде. Леса вокруг нас какие-то не такие, как везде…
– Лес как лес, сосны из древесины и смолы, шумят на ветру иголками.
Наильский встревожено блеснул белками глаз и, волнуясь, прошептал:
– Шумят, да будто кто стонет или злобно возмущается…
Старлей стремительно притянул водителя к себе и внимательно вгляделся в лицо его:
– А ты часом не пьян?
– Товарищ старший лейтенант, вы же знаете, я за два года службы ни-ни в этом смысле.
– Знаю, - отпустил ефрейтора Эсипов, - Чего замолчал, продолжай свои россказни до конца, раз уж завел разговор.
Наильский заставил двигатель проскрежетать и потом заговорил:
– – Леса тут мертвые: ни животных, ни птиц, даже комарье не кусает, а ведь речка рядом и болота. А вот, сколько ни были, всегда спиной чуешь, будто из леса этого за тобой следят, обернешься резко – никого, только, будто тень мелькнет или ветка хрустнет.