Гнев Земли
Шрифт:
Диагноз был фактически приговором. Даже передовая медицина Советского Союза сохраняла жизнь не более пяти процентам из числа заболевших, да и то в течение трех-пяти лет при постоянных курсах химио- и радиотерапии. Большинство больных умирали через полгода, немногие дотягивали до десяти-двенадцати месяцев.
Эсипов умирал и знал об этом. Врачи, друзья и родные скрывали истинное положение дел, сговорившись, не очень ладно и уверено, твердили о какой-то вирусной инфекции лимфатических узлов. Капитан делал вид, что верит им, но, во-первых, «вирусные инфекции» в онкодиспансерах не лечат по полгода; во-вторых, глаза медиков и близких все говорили яснее слов. В-третьих, однажды Эсипов сумел-таки мельком заглянуть в свою историю болезни.
Финал был близок. Боль практически не сбивалась, лишь возрастала день за днем, желудок уже не справлялся и с жидкой пищей – все с тошнотой назад выходило, тело иссохло до состояния мумии, волосы почти все выпали, кожа хуже древнего пергамента выглядит, выцветшие глаза глубоко запали в провалившиеся глазницы. Эсипов уже почти не поднимался с постели, если только до туалета дотащиться, а потом упасть на больничный матрас без сил.
Капитан уже не боялся смерти, страх покинул его окончательно вместе с остатками жизненных сил и крупицами здоровья. Теперь уход в мир иной воспринимался как избавление от мук. Одного страшился Эсипов – расставания с женой и сыном, которых сильно любил. Он знал, что жена совсем извелась из-за него, плачет дни напролет, похудела от переживаний и бессонницы.
А сынишка Кирилл, будто все понимает, хоть и шести лет не исполнилось, смотрит печально своими большими глазами, как у матери, по бессильной холодной руке своими ладошками гладит, то ли жалеет, то ли прощается. Тяжело вот так уходить, не потому что больно, страшно и неизвестно, а потому что рано и от счастья уходить не хочется…
– Неважно выглядишь, капитан, - притворно-наигранным голосом произнес, входя в палату Славянкин, - Тут такие медсестры ходят, что я чуть не забыл, что за мужем. Ну, давай, Виктор, взбодрись, даю тебе неделю на излечение и приглашаю на вынос тела!
Эсипов с огромным усилием приподнялся и навалился спиной на подушку. Это отняло все имевшиеся силы. Сквозь боль и отдышку он спросил:
– Майора дали?
– Ага, - без всякой радости подтвердил Славянкин, видя, насколько плох его друг.
– Поздравляю, - бледно-серыми губами прошептал Эсипов.
Битва за жизнь уже была безвозвратно проиграна – это увидел и понял новоиспеченный майор. К горлу подступил тугой горячий комок. Чтобы не показать своей слабости и лишний раз не травмировать друга, Славянкин стал поспешно прощаться, избегая глядеть тому в глаза:
– Ну, ты давай, поправляйся скорее, а я побегу, дела. Извини, что мало побыл, со службы, не отпрашиваясь, удрал. Я тут тебе витаминов и лекарств собрал. Ну, будь здоров, я еще зайду…
Капитан Эсипов умер ровно через год после своего последнего рейса с ядовитым грузом. Майор Славянкин пережил своего друга всего на семь месяцев – во время очередного медосмотра врачи обнаружат у него затемнение в легких и метастазы в соседних органах.
[1] – войска радиационно-химической и биологической защиты.
[2]– исчезновение клинических проявлений болезни, её временное затухание.
Часть первая. Затишье перед бурей.
Стою у ночного окна,
Я слышу взрыв.
Я жду, когда поднимется гриб.
Ударил дождь – значит это гроза.
Но от чего так сердце странно стучит?
И ночь еще встает стеной,
И я пытаюсь уснуть и сквозь зубы шепчу
«Я не хочу, чтобы это было рядом со мной».
В. В. Шахрин
День первый.
Южный Урал, 17 км на северо-восток от закрытой территории НИИ атомной промышленности.
Деревня Ворошиловка. Август, наши дни. 6:40.
Раньше всех пробуждался петух деда Матвея и оглашал восход нового утра длительно-заливистым кукареканием. Бывало у петуха, а кличка его именовалась Генерал, нарушалось чувство времени, и он мог голосить даже ночью. Соседи не раз грозили Матвею Малиновскому, что учинят жестокую расправу над его питомцем.
Однако Генерал был хитер и умел избегать каверз и козней соседей. Дед чрезвычайно гордился петухом, Матвей всем заявлял, что Генералу уже шел второй десяток, а он поет лучше всех петухов округи вместе взятых, да и курей топчет исправно. Секрет долголетия птицы дед объяснял тем, что Генерал был куплен и взрощен еще в советские времена.
Вслед за Генералом кукарекали остальные петухи. Далее во дворах появлялись старики или хозяйки, чтобы выгнать скотину на встречу вечно пьяному пастуху Генке. Тот, похабно ругаясь и щелкая кнутом не спеша, гнал стадо через всю деревню мимо разрушенной церкви.
Дети не спеша шли к клубу, чтобы сесть на раздолбанный «ПАЗик», который прочем был способен за полтора часа с десятком поломок и остановок доехать до районного центра, где была ближайшая школа. На этот же автобус садились и те, кто хотел с кучей пересадок попасть в город.
В Ворошиловке подавляющая часть работоспособного населения трудилась на щебеночном карьере. Когда-то давно в нем добывали гранит и мрамор, теперь обыкновенный щебень для прокладки дорог. Все, кто, так или иначе, были связаны с ним, появлялись на работу к восьми.
Лишь немногие ворошиловцы могли позволить себе являться на рабочее место, когда заблагорассудится. Этими избранными были продавщица магазина, её водитель-экспедитор, местный ветеринар (он же по совместительству и фельдшер), смотритель кладбища и ночной сторож магазина Петро, директор карьера, заведующая клубом.
Мертвое озеро, 10 км на юг от Ворошиловки. 8:27.
Лет сорок назад озеро называлось Прозрачное. Его дно в тихую погоду было видно с шести метров, в нем водилась масса всякой рыбы, даже рыбхоз начали создавать, правда, дальше котлована и фундамента дело не зашло.