Гнев
Шрифт:
Выпрыгнуть на полном ходу было слишком нерационально. С другой стороны, все зависело от степени отчаяния… Повинуясь интуиции, Зорн рванул на второй этаж, вошел в вагон. Здесь было пусто. Впереди хлопнула дверь, и Зорн поспешил дальше на звук.
Ева стояла в тамбуре, окно было открыто. В момент, когда Зорн распахнул дверь, она с сомнением смотрела на портфель.
– Есть другая идея. – Он кивнул. – На крышу, – и показал глазами на люк над ее головой.
Помогая ей забраться наверх, он попробовал взять портфель, но Ева только усмехнулась. На его молчаливый вопрос
– Не сейчас, Зорн. Это хуже, чем ящик Пандоры. Поверь мне, самое умное, что ты можешь сделать – это поскорее забыть о том, как выглядит эта посылка.
Они выбрались на крышу. Ветер бил наотмашь, рывками, не давал вдохнуть, и волосы Евы взбесившимися змеями плясали над ее головой. За несколько метров до тоннеля они посмотрели друг на друга и одновременно молча легли навзничь.
– Пора выходить, – еще немного погодя одними губами произнесла Ева.
До станции оставалась изрядная пара километров, но поезд сбавил ход, и теперь можно было прыгать.
Они спустились по внешней лестнице, и сперва он, а потом Ева спрыгнули. Ева тихо ругалась, отдирая колючки ежевичного куста от пальто и пытаясь усмирить волосы. Ежевика была мелкая, сохлая. Зорн автоматически положил одну ягоду в рот, почувствовал горечь и выплюнул. Осень была уже повсюду: и в прохладном воздухе, и в желтых листьях, и в небе, которое было набухшим и недобрым.
Они медленно поднимались по насыпи к шоссе. Начинало темнеть.
– Оторвались вроде, – сказала Ева.
– Что это были за люди? – спросил, наконец, Зорн.
– Я не знаю…
– Ева!
– Я не знаю! Правда. Могу только догадываться.
И она помахала портфелем.
– Что в портфеле?
– Зорн, я не скажу. Это вопрос очень больших денег, которые связаны с очень плохими людьми.
– Мы, знаешь ли, тоже не наряжаем елочку на Рождество.
– Нет, но они – гораздо, гораздо хуже.
– Ну и что теперь?
– Ты куда ехал-то? – ответила Ева вопросом на вопрос.
– В Амстердам, – Зорн мрачно вспомнил, как в целом неплохо начинался день и что оперы не будет.
– Амстердам, – задумчиво повторила Ева. – Значит, нам по пути, у меня там встреча.
Они добрались до центральной площади Амстердама чуть за полночь. Их шаги по пустынной мостовой шарахались в темноте эхом, как выстрелы. В каналах мерцала ноябрьская вода, и Зорн не мог отделаться от мысли, что из какого-нибудь темного окна за ними следит через прицел невидимый стрелок.
– Дальше в переулках, прямо за площадью Дам, был такой затертый сетевой отель, «Тюлип», – прозвучал из сырой темноты чуть впереди него голос Евы.
– Как скажешь – ответил Зорн почти беззвучно.
Они уже какое-то время петляли по узким переулкам вокруг площади. Свет фонарей во тьме, отражения, тени, все было древним как время, ненадежным и предательским, как сама жизнь.
Зорн считал Амстердам своей нежной любовью. Были еще снежная, горестная, лучезарная, последняя, неизбежная, затянувшаяся, усталая и торжествующая. Есть города, которые ты любишь, но они – они не любят тебя. Всякий раз, оказавшись в таком городе, ты терпишь неудачу. Там никогда ничего не получается: не встречаются нужные люди, не находятся адреса, ты плутаешь в одних и тех же трех петлях проклятых улиц и долго не хочешь понять, что выход только один – бежать. И до последнего тебе кажется, что, наверное, просто в этот раз что-то пошло не так. Между тем есть города, которые любят тебя больше, чем ты их. И когда входишь в такой город несчастливым, одиноким, жестокосердым, судьба вдруг, как Вий, кажет на тебя пальцем. И ты приободряешься, выбираешь костюм понаряднее… для внезапно случившейся победы. Пусть. На Амстердам Зорн привык полагаться, как на самого себя.
Дождь разошелся уже вовсю. Зорн краем глаза следил за маршрутом, сосредоточившись на звуках вокруг. Один раз он зашел вслед за Евой в подъезд, но они только прошли дом насквозь, пересекли внутренний двор и, пройдя в арку, попали в следующий внутренний двор, где Ева, свернув к одному из домов, спустилась по ступеням к лакированной красной двери цокольного этажа, над которой светил фонарь с разбитой створкой.
В ответ на звонок раздались треск, шипенье, и немолодой женский голос развязно спросил:
– Вам кого?
– Добрый вечер, нам нужна комната – ответила Ева таким вежливо-лилейным голоском, что Зорн с удивлением глянул, нет ли кого-нибудь поблизости.
Через несколько долгих секунд сработал сигнал электронного замка, и Ева с силой толкнула дверь. Они попали в темный коридор, в конце которого в тусклом электрическом свете виднелся ресепшен. Пахло приторно-сладким парфюмом и еще чем-то затхлым, как в комоде со старыми вещами. За стойкой никого не было, и они долго ждали, пока на их звонок не вышла увесистая дама неопределенного возраста с взывающим к отмщению макияжем, одетая в черный бархатный спортивный костюм со стразами. Она посмотрела на них с сомнением и, не здороваясь, попросила карточку идентификатора личности. Потом несколько раз переспросила имя Зорна, рассматривая его фотографию.
– Очень много смотрю сериалов, – наконец сообщила она. – В старости, боюсь, начну подозревать сама себя. Вот ты, – она ткнула наманикюренным пальцем с кристаллом, приклеенном на ногте, в нагрудный карман Зорна, – не ты играл в сериале – не помню уже, как называется – в седьмом сезоне, маньяк убивает всю свою семью, потому что его раскрыли?
– Нет, не думаю, – ответил Зорн.
Она вдруг потеряла к нему интерес, как будто его тут и не было, и обратилась к Еве:
– Вам, может, верхний уровень на этот раз? Или нижний, как обычно, милочка?
– Нижний, пожалуйста, – вежливо улыбнулась Ева.
Толстуха набрала что-то, потыкав в пожелтевшие кнопки клавиатуры. Компьютер зашумел.
– За обстановку по вашему вкусу – доплата двадцать процентов. Берете?
– Да.
Ева кивнула и надела на голову широкий обруч сканера. Такие старые уже и не встречались Зорну. Он с сомнением посмотрел на сканер: интересно, что она выберет.
– Вы есть в нашей программе лояльности, поэтому ждать номер после сканирования не нужно: он готов.