Гнев
Шрифт:
— Я разрешаю использовать методы допроса для получения информации от Уильяма Харбора.
Нико показывает большой палец вверх, и Гавриил ухмыляется с большим энтузиазмом, чем я могу выразить. Это не мешает мне выполнять свою работу, но лишает ее удовольствия.
Гавриил делает свое дело; он и Нико болтают по-русски, заставляя меня чувствовать себя запасной частью. Я могу только наблюдать, как Маркус приводит Уильяма, изо всех сил пытаясь заметить веревочную петлю, свисающую с потолка. Подвешивание — болезненный, но безопасный способ чтобы покончить с предателем, но эти последние несколько мгновений перед падением
Приходит Нокс, и Гавриил открыто приветствует его, как будто не осознавая, что говорит на другом языке. Нико подбегает, чтобы выступить в роли посредника, но я вижу, как он закатывает глаза.
— Он готов, — кричит Нико.
Я жду фальшивого приветствия, которое происходит между всеми, но мой взгляд неизбежно падает на Уильяма.
— Пожалуйста, помогите мне, — постоянно бормочет он мне. Его лицо покрыто синяками и кровью от допроса Маркуса, и если бы он тогда предоставил информацию, возможно, я мог бы ему помочь. Теперь его судьба в руках Нокса.
Нокс, Маркус, Ленни, Цео и я — почти весь высший эшелон — собрались в одном месте, и каждый из них пострадал от этого так же, как и другие. Уильям был одним из нас. Может быть, и не Нокс, но мы все регулярно общались с человеком, которого считали надежным.
Глава шестнадцатая
Жасмин
В доме установлена сигнализация с датчиками на каждом окне и двери, изолирующими внешний мир. Никто не входит и не выходит, а на большой подъездной дорожке припаркована машина в качестве дополнительной безопасности. Вместо того, чтобы ощущать это как недостаток доверия ко мне, я рассматриваю это как преданность нам обоим. Зейн не оставил бы мальчика со мной, если бы не доверял мне полностью. Алекс — сгусток беспокойной энергии, который тянет меня за руку и тянет по коридору дома. Заключение его не беспокоит; он видит в этом возможность исследовать, а я — часть этого приключения.
— Давай! Сначала я должен показать тебе свою комнату! — его голос эхом отдается от стен, жизнерадостная нота среди тишины, царящей в остальном доме. Я чувствую себя немного виноватым из-за того, что шныряю без Зейна.
Алекс ведет меня в чудесное пространство, посвященное его потребностям. Стены залиты нежно-голубым светом и покрыты наклейками с изображением летящих супергероев, их накидки развеваются за ними, словно подхваченные вечным ветерком. Модель солнечной системы свисает с потолка, планеты медленно вращаются в безмолвном небесном танце. Покрывало — это буйство красок, на нем изображена сцена из того, что Алекс сообщает мне как его любимый мультфильм, тщательно сделанная, без единой складки, выдающей его использование. Книжная полка — это смесь литературной классики и более подходящих серий для среднего класса, о которых я никогда не слышала.
— Посмотри, — сказал Алекс, указывая на полку, заставленную кубками и медалями разных размеров и форм. — Я выиграл это, — его голос полон гордости.
— Ух ты, это впечатляет, Алексей, — с энтузиазмом отвечаю я, громкий звук кажется неуместным в тихом доме, но мальчик его хорошо принимает. — Должно быть, ты очень хорош в…
— Это для езды на велосипеде по пересеченной местности. Я езжу на велосипеде, когда папа выходит на пробежку,
— Ослы прекрасны, — соглашаюсь я, но мой контакт с ними ограничен.
— Это для школьного чемпионата по шахматам. Я много играю в шахматы, когда бываю дома у Эдварда.
— Ты очень умный мальчик.
Его грудь слегка выпячивается от гордости, когда он кивает, уже бросаясь к двери. — Теперь тебе нужно увидеть комнаты моего отца и дяди Ленни!
Мне жаль этого мальчика. Кажется, каждая часть его жизни построена вокруг того факта, что отец не выпускает его из поля зрения. Алекс построил хобби вокруг того, что он может найти в домах других людей.
Мы продолжаем наш тур, оставляя позади яркость молодости и вступая в другую капсулу времени. Комната Ленни представляет собой резкий контраст; он утилитарен с кроватью, которая выглядит слишком безупречной, как будто каждое утро ее возвращали к заводским настройкам, не тронутую сновидениями или беспокойным сном. Плакаты старого рока, на стенах висят пластинки с загнутыми от времени краями, а в углу на подставке пылится гитара.
— Дядя Ленни все время играл, — говорит Алекс, его маленькая рука касается струн, добиваясь от них меланхоличного, но слегка фальшивого звука.
— Он больше не играет? — спрашиваю я, привлеченный инструментом и историями, которые он хранит.
— Только когда он навещает дедушку, — отвечает Алекс, его внимание уже ослабевает, когда он спешит в следующую комнату. — Папа говорит, что теперь он предпочитает играть в карточные игры, а они стоят дороже, чем музыка.
Комната Маркуса — еще один храм ностальгии: на полках и стенах гордо выставлены памятные вещи школьной футбольной команды. Кровать большая, рассчитанная на мужское телосложение, но она обладала тем же невозмутимым совершенством, что и кровать Ленни. На прикроватной тумбочке нам улыбается фотография Маркуса в футболке, навсегда застывшего в юношеском триумфе.
— Папа — лучший, — сказал Алекс с ноткой почтения в тоне, присущей героям и отцам. — Он мог бы стать профессионалом, но у него есть семейные обязанности. Папа говорит, что у меня тоже будут обязанности, когда я подрасту. У меня есть некоторые сейчас. Я хорошо умею укладывать посудомоечную машину, поэтому нам приходится включать ее только раз в четыре дня.
Иметь посудомоечную машину — это мечта. Поскольку у меня есть только одно из всего, мыть посуду после каждого приема пищи просто необходимо.
Был.
Я уже не уверена, где нахожусь, но мне очень нравится вид отсюда.
— Похоже, он был неплохим игроком, — замечаю я, водя по краю незапыленного кадра, возвращая тему к футбольным мечтам Маркуса.
Алекс снова уже у двери. Эти знакомые виды не вызывают у него никакого интереса, кроме моей первой улыбки. — Я хочу больше показать тебе! — щебечет он, не обращая внимания на подавленные мечты детей, выросших здесь до него. — Сюда, — зовет Алекс, его голос ведет меня по коридору. Он бежит вперед, распахивая дверь в свободную комнату с рвением, которое, кажется, заполняет пространство вокруг нас.