Гнев

Амблер Эрик

Санже ухмыльнулся в ответ:

— Ну конечно! Как же ее зовут, вдову, мадам?..

Он щелкнул пальцами, как будто имя вертелось у него на кончике языка.

— Мадам Леман, доктор.

— Да, точно, мадам Леман. По пятьсот грамм каждый день! Вот, скажите моему другу, пусть убедится.

Официант посмотрел на нас немного растерянно.

— Да, так оно и было.

— Было? — переспросил Санже.

— Мадам Леман умерла полгода назад, месье. От сердечного приступа.

Последовала неловкая пауза, а потом Санже снова заговорил как врач.

— Очень

печально, — негромко сказал он. — Я говорил ей, что сердце у нее нездорово, когда она была у меня в прошлом году. Но я не ожидал, что конец наступит так скоро. А что с домом, со слугами?

— Слуги вернулись на родину, на север. Она завещала им кое-какие средства. Дом унаследовал ее племянник и сразу же продал его каким-то бельгийцам.

Ради официанта Санже доиграл свою роль до конца. Он значительно посмотрел на меня и снова забарабанил по столу.

— Заметьте, мой друг, она умерла от сердца, а вовсе не от эфира.

Официант улыбнулся и отошел.

Я отхлебнул из своего стакана.

— Думаю, нам лучше пообедать в Ницце, — сказал я. — Если вы не сильно проголодались.

Санже покачал головой.

V

Мы пошли в ресторан на Рю-де-Франс, где его знали. Всю дорогу назад Санже был мрачен и неразговорчив, однако теплый прием, оказанный метрдотелем, немного его ободрил. Когда мы сделали заказ, он откинулся на спинку стула и с легкой укоризненной улыбкой спросил:

— Может, обсудим идею частного санатория?

— Если это просто идея, то обсуждать ее нет смысла.

— Неужели вы серьезно настроены втянуть в это дело меня и Адель?

— Совершенно серьезно.

— Не слишком благородно с вашей стороны. Ну и что вам это даст? Вас похлопают по спине? Премируют? Подумайте, чем это грозит нам!

— Небольшим вторжением в вашу частную жизнь и ущербом для репутации, которой у вас и так нет.

— Всего лишь! Да как вы не понимаете…

Он понизил голос:

— Послушайте, Маас, думаю, вам самому это не по душе. Так стоит ли продолжать?

— Вы когда-нибудь жалели простаков, мистер Санже?

Он медленно покачал головой.

— Да ладно вам, Маас, не стройте из себя крутого парня.

— Вы так хорошо меня знаете?

Он, похоже, удивился.

— Конечно, знаю. А вы что думали? Я полночи сидел на телефоне, разговаривал с Парижем, наводил о вас справки.

— Понятно. Копались в моей личной жизни?

Он снова покачал головой.

— У вас нет никакой личной жизни. У вас есть друзья, есть люди, которые вам сочувствуют, однако личной жизни, как я ее понимаю, у вас нет. Четыре исходящих звонка, четыре входящих — и я узнал о вас все, что мне было нужно.

Мне это совсем не понравилось, но я ничего не мог сказать.

— Естественно, — уточнил он, — я узнал не все, для этого мне не хватило времени.

— Ну, извините.

Санже не обратил внимания на мой сарказм.

— Конечно, — продолжил он, — у вас было трудное детство: родители погибли при бомбардировке Роттердама, эвакуация в Англию, военный сирота и все такое… Но вы

были уже не маленький, вам еще повезло. Партнер вашего отца по бизнесу взял вас под свою опеку, послал учиться в хорошую школу. И после войны вам удалось получить родительское наследство. Не бог весть какие деньги, конечно, но вполне достаточно для молодого человека, только-только закончившего школу. Так почему же все пошло наперекосяк?

— Риторический вопрос.

— Не совсем. Я знаю, куда ушли деньги. Меня удивляет попытка самоубийства.

Я промолчал. Он отхлебнул кампари с содовой и снова заговорил:

— Понимаю, вы были подавлены: ваш журнал разорился. Но ведь это был не позор, как мне сказали, а «успех у избранных». Даже в ООН его цитировали. Вы потерпели неудачу, потому что не захотели снижать планку, которую сами для себя установили. А денег на такую стратегию у вас не хватило. Конечно, вы владели только долей, однако вам следовало бы знать, что экспериментальные журналы — очень рискованное предприятие. Плюс ко всему вы молоды и талантливы, у вас много друзей. И даже после банкротства вас по-прежнему любят и уважают. Зачем же кончать с собой?

Что я мог ответить? «Все просто, месье Санже. Дело не только в журнале. В тот день я вернулся домой раньше обычного и застал женщину, с которой жил, с другим мужчиной в моей собственной постели. Я попытался его убить, и у меня не получилось. Он сбил меня с ног. Три поражения в один день?.. Поэтому я позволил себе четвертое». Это вполне может сойти за честный ответ, но он неизбежно влечет за собой следующий вопрос: «Многие сталкивались с подобными унижениями и не пытались свести счеты с жизнью. Почему же вы не выдержали?» Существует два вежливых ответа: один можно сформулировать в стерильных психиатрических терминах, другой — скучным языком морали. Лично я бы ответил: «Катитесь к черту!»

Я сказал:

— Мне бы не хотелось сейчас это обсуждать.

Санже понимающе кивнул.

— Один мой знакомый как-то раз пробовал застрелиться. Он был немного пьян и совсем не разбирался в тяжелых револьверах, не знал, насколько сильная у них отдача. В результате он так и не смог в себя попасть. Получилось очень глупо. Тем не менее, наверное, он пережил катарсис, поскольку больше никогда не повторял попыток. Он прожил еще десять лет и погиб в авиакатастрофе.

Появление официанта заставило Санже замолчать, но через некоторое время он возобновил атаку.

— Вы когда-нибудь думали о том, чтобы возродить журнал?

— Много раз.

— Нужны деньги…

— И все равно затея будет весьма рискованной.

— Ну, во второй раз, конечно же, в меньшей степени. Вы ведь вынесли кое-какие уроки из прошлого провала и не повторите прежних ошибок.

Разговор начинал меня утомлять.

— На вашем месте, месье Санже, я бы занимался недвижимостью. Это гораздо надежнее, чем издательский бизнес.

Мой собеседник не хотел сдаваться.

— Думаете? — Он хмыкнул. — Возможно, вы правы. Кирпич, бетон и земля мне больше по душе. Их можно пощупать руками. Впрочем, иногда стоит рискнуть.