Гнев
Шрифт:
Он посмотрел мне прямо в глаза.
— И возможность избежать нежелательной огласки добавляет привлекательности этому предприятию.
Мне стало любопытно.
— Вы представляете, о каких суммах идет речь?
— Я знаю, каков был ваш первоначальный капитал. С тех пор цены, конечно, поднялись. Вероятно, вам понадобится больше. Около тридцати тысяч долларов, я бы сказал.
Я не сразу нашелся с ответом. Если мой собеседник не шутил — а судя по виду, он говорил серьезно, — то либо он гораздо богаче, чем я думал, либо
Санже смотрел на меня, не отрываясь. Я почти физически чувствовал напряжение. Да, он мошенник и жулик, и нечего таких жалеть, и все равно я ему сочувствовал. Мне всегда грустно, когда успех, пусть даже неправедный, оборачивается крахом. Уж слишком это знакомо.
Я вздохнул.
— Заманчивое предложение, месье Санже, вы даже не представляете, насколько заманчивое. Но давайте я обрисую вам ситуацию. От меня тут почти ничего не зависит. Я уже пообещал своему начальству в Париже, что если не раздобуду историю Люсии Бернарди, то напишу другую, о ее прошлом. Они знают, что история существует. Поэтому…
Он быстро спросил:
— А им известно о моей роли в этой истории?
— Пока нет.
— Ну, тогда…
— Месье Санже, если я не напишу репортаж, они догадаются, в чем дело, и сразу же пришлют кого-нибудь другого. Они наймут частный самолет, будут землю носом рыть, чтобы получить историю. Даже если бы я хотел, я не мог бы прикрыть эту тему сам.
— Даже если…
— Не тратьте деньги понапрасну, месье Санже. Если вас это утешит, могу сказать, что история не обязательно попадет в печать. Начальство может решить, что публика утратила интерес к делу Арбиля, а в новом материале недостаточно фактов, чтобы этот интерес оживить. Что им в голову взбредет, я не знаю.
Санже ухватился за соломинку.
— А кто будет решать? Ваше начальство в Париже?
Я представил, как он предлагает Саю тридцать тысяч долларов, и понял, что не знаю, какая будет реакция.
— Нет, — ответил я. — Мое начальство в Нью-Йорке.
Санже задумался, его губы упрямо сжались.
— Они должны быть готовы, что их привлекут к суду за клевету, — пробормотал он.
— К этому они всегда готовы, особенно когда речь идет о европейском издании.
— Французский гражданин во Франции может устроить американскому журналу серьезные неприятности.
— Из-за утверждения, что Филип Санже и Патрик Чейз — одно лицо? Не смешите. Это данные Интерпола. Объяснение причин, заставивших вас прибегнуть к маскировке, действительно можно расценить как клевету. Однако в статье их можно и не приводить.
Санже помолчал, а потом отодвинул тарелку.
— Давайте вернемся, если вы не против. Адель будет нервничать. Я мог бы позвонить
Он снова посмотрел мне в глаза.
— Если бы речь шла только обо мне, я бы не беспокоился. Все дело в ней.
У меня не было оснований сомневаться в его словах.
На обратной дороге в Мужен мы молчали, как и большую часть нашей поездки. Однажды я заметил, что Санже смотрит на бардачок, где лежал фотоаппарат. Думаю, он раздумывал, стоит ли ему силой заставить меня уничтожить фотографии, и, очевидно, решил, что не стоит. Когда я остановился у подъезда к вилле «Суризетт», он вылез и, не сказав ни слова, пошел в дом.
Я смотрел ему в спину и какое-то время, после того, как он уже скрылся за дверью, сидел неподвижно. Мне бы очень пригодились его тридцать тысяч долларов. Жалко, что у меня не было никакой возможности их взять.
Я поехал обратно в гостиницу.
Санже был прав относительно волнения жены, но ошибался касательно его природы.
Она ждала меня за столиком в гостиничном саду. На столике перед ней стоял полупустой бокал. Сегодня на ней было платье, а не брюки, и поэтому она казалась моложе.
Когда я подошел, мадам Санже поднялась. Я пробормотал какое-то вежливое приветствие, но она сразу перешла к делу.
— Я должна поговорить с вами, месье.
— К вашим услугам, мадам. Боюсь, у меня в номере тесно, может быть, пройдем в бар?
Она окинула взглядом сад. Консьерж видел нас из окна, однако за соседними столиками не было никого, кто мог бы подслушать наш разговор.
— Лучше здесь.
Мы сели за столик. Я решил, что правильнее будет сразу все рассказать.
— Мне очень жаль, мадам, но наша поездка сегодня окончилась полной неудачей, — произнес я.
— Я предвидела, что так оно и будет. — Она попыталась улыбнуться. — Но мой муж действительно думал, что Люсия там. И я не могла сказать ему, что это не так.
— Вы знали, что старушка умерла?
С моей стороны это было очень глупо. Еще вчера она даже не подозревала о существовании пожилой дамы, пока муж ей не сказал.
— Нет, я знала, что Люсия не в Пьера-Кава.
— Потому что вам известно, где она на самом деле?
— Да.
— А вашему мужу — нет?
Острый как бритва ум репортера наконец-то справился с тривиальной задачей.
Она кивнула.
— Вчера, когда я вас спросила, вы ответили, что не намерены выдавать Люсию полиции и всем остальным, что вам нужно только интервью с ней; и дальше она сможет располагать собой, как ей вздумается. Вы по-прежнему так думаете?
— Разумеется. Вы знаете, где сейчас Люсия, мадам?
Она помолчала, потом кивнула:
— Да, знаю. Она обратилась ко мне за помощью. Думаю, она прониклась ко мне доверием, хотя мы едва знакомы — встречались всего два раза, и то ненадолго.