Гнезда русской культуры (кружок и семья)
Шрифт:
Пожалуй, даже не «рядом». Для Станкевича и его друзей любовь не была отделена от философии, как не была отделена и дружба. Мы уже видели, что кодекс дружбы прямо вытекал из их философских убеждений. Дружба была конструктивной силой мироздания и поэтому – нравственным заветом. То же самое – любовь.
Но ведь не подчинишь волнение крови продуманному плану, не внесешь строгий расчет в сердечные бури… Сколько приходилось пережить непредвиденного, испытать надежд, ожиданий, порою – разочарований и неудач!
В начале 30-х годов у каждого уже была своя «тайна». Тайна сохранялась, впрочем, недолго. «Чувство любит исповедоваться и хочет,
В 1833 году кружок взбудоражила история Якова Почеки.
Жил в Москве музыкант Франц Ксавер Гебель. Бывший капельмейстер венского, пештского и львовского театров, лично знакомый с Бетховеном, Гебель пользовался у москвичей широкой известностью.
Почека жил в одном доме с Гебелем и вскоре подружился со всем его семейством. Особенно его внимание привлекла шестнадцатилетняя дочь музыканта Эмилия. Это было тихое, поэтичное и несколько таинственное существо. Ореол таинственности придавали ей разные слухи относительно ее происхождения. Поговаривали, что Эмилия – вовсе не дочь Гебеля, что даже вероисповедания она другого – православно-греческого (все семейство Гебеля исповедовало католическую веру)… Однако самая главная тайна состояла в действительных отношениях Эмилии и Гебеля. Не была ли Эмилия его любовницей? По крайней мере, такой вывод можно сделать из одного письма Станкевича.
Прошло немного времени, и Эмилия, как рассказывал потом Станкевич, «привязалась всею душою» к ее новому знакомому. Почека тоже не остался к ней равнодушен: «Он чувствовал к ней нежную дружбу, если расположение к прекрасной девушке может быть названо дружбою, и уважал ее как святыню». Но тут, как это водится, в складывающиеся отношения молодых людей грубо вмешались посторонние.
Некто Золотухины, хозяева той комнаты, которую снимал Почека, имели на него свои виды: у Золотухиных была дочь невеста. Естественно, что сближение Почеки и Эмилии им было не по сердцу, и они, насколько могли, стали чинить препятствия. «Бывало, чуть Эмилия и Почека явятся на галерею, Золотухиных дочь тут и есть. Все это было довольно забавно», – рассказывает Станкевич.
Но финал этой истории оказался уже совсем не забавным.
Золотухины переехали на другую квартиру, и Почека вместе с ними.
Эмилия на память подарила ему изображение, вырезанное из черной бумаги: мужчина склоняет колена перед памятником, осененным ветвями березы. Печальный и несколько наивный символ вечной разлуки.
Вскоре Эмилия умерла. Обстоятельства ее смерти были таинственны, как и ее происхождение, судьба, как и весь ее облик.
Станкевич рассказывает, какое действие на Почеку произвело страшное известие. В первую минуту он «ничего не чувствовал, он не мог верить, не мог плакать – уже через несколько часов, когда сознание возымело в нем свою силу, он начал плакать».
На похороны Почека отправился вместе со Станкевичем. Но друзья поехали не в ту церковь и попали на Немецкое кладбище, когда могила уже была засыпана.
«Нужно ли говорить о сцене над грустным прахом? Мы молчали; всякий из нас стоял отворотившись в особую сторону».
Между тем в смерти Эмилии молва стала обвинять Почеку. Говорили о том, что он обесчестил девушку, воспользовавшись ее доверчивостью. Слухи распространились широко,
Но думается, мы всецело можем положиться на рассказ Станкевича, лучше других осведомленного во всем случившемся. Станкевич определенно указывал, что слухи исходили от самого Гебеля, и горячо защищал честь друга: «Никогда мысль о гнусном преступлении не приходила ему в голову. Он всё рассказывал мне: я как будто незримо присутствовал при всяком их свидании, при всяком разговоре».
Памяти девушки Станкевич посвятил стихотворение «На могиле Эмилии». В стихотворении были такие строки:
Какие тайные законыТебя б в сей жизни ни вели,Но участь горькую МиньоныТы испытала на земли.Ты с горем свыклась с колыбели,Тебя не видел отчий кров.Звездой падучей пролетелиИ жизнь, и младость, и любовь.Но над печальною могилойНе смолкнул голос клеветы:Она терзает призрак милыйИ жжет надгробные цветы…Людям, как известно, свойственно соединять реальные лица с литературными персонажами. В данном случае легко напрашивалось сравнение с Миньоной, упоминаемой Станкевичем, – героиней романа Гете «Годы учения Вильгельма Мейстера».
Обаятельное существо, женщина-ребенок, Миньона напоминала Эмилию своей поэтичностью, ореолом неизвестности, роковой тайны – и, увы, преждевременной, ранней гибелью. Но, соединяясь с тенью прошлого, с литературным персонажем, образ Эмилии предвещал и реальное будущее. Не одной ей среди девушек, близких к кружку Станкевича, пришлось испытать «участь горькую». Ранняя могила Эмилии оказалась первой в ряду других могил.
Трудно сейчас расшифровывать намеки, восстанавливая сокровенную жизнь друзей Станкевича. У каждого была своя тайна. И если дружбе эта тайна открывалась, то для нас, потомков, многое в ней уже стерто или похищено ходом времени.
Страстно и томительно мечтал о любви Красов. Задавал вопрос: какая смертная сможет утолить «весь пламень» его упоенья и «равною любовию любить?» Призывал таинственную девушку, «с благоуханными устами, с темно-кудрявой головой!» Как знать, может быть, это вовсе не был условный образ; может быть, за ним скрывалось вполне реальное лицо?
Станкевичу Эмилия казалась Миньоной. Красов сравнивал свою героиню с другим литературным персонажем – с Дездемоной.
О! есть пронзительные стоны!То крик страдающей души,То вопль ужасной ДездемоныВ глухой полуночной тиши…Так писал Красов в 1835 году. Но и позднее образ Дездемоны не оставлял его воображение. В 1838 году в «Элегии» он вспоминал «стенанье другой Дездемоны».
Но кто эта Дездемона? Кто был ее Отелло, ее любимый и убийца? Интрига какого новоявленного Яго привела к печальному исходу? На все эти вопросы мы пока ответить не можем…