Гнездо дракона
Шрифт:
— Да, — сказала она, стараясь подыскать верные слова. — Я знаю… это кажется… я знаю, что это трудно понять, все было не совсем так… — Миранда остановилась. Неожиданно она бросилась к ногам матери, и, обхватив ее худые колени, взглянула на нее с отчаянной мольбой.
— Я люблю его, мама. Думаю, я полюбила его с первого взгляда. Неужели ты не можешь постараться меня понять? Пожалуйста? А он… он не был счастлив с Джоанной.
Абигайль понемногу успокаивалась, позволяя своей любви к дочери победить охватившее ее сомнение. Знатные господа живут по-иному, размышляла она, кто я такая, чтобы
— Твой отец… — начала было она, одновременно пытаясь привыкнуть к новой мысли.
— Папа не должен ничего знать, — быстро перебила ее Миранда. — Никто не должен знать. Он так хотел. Николас.
Нахмурившись, Абигайль отвернулась от молящего взгляда дочери. Она видела все основания для сохранения тайны. Весь Гринвич будет взбудоражен, если о планах Миранды станет что-то известно. И все же во всем этом было что-то неправильное, что-то злое, думала Абигайль. Но девочка любит его. Она станет настоящей леди. Я не разрушу ее счастье.
Она быстро встала и поправила свое поплиновое платье.
— Вытри глаза, Ренни, и посмотри, готов ли пирог. Я не раскрою твоего секрета.
Девушка посмотрела на мать с пылкой благодарностью. Было так приятно поделиться своей тайной.
Это делало ее мечту более реальной. Потому что бывали моменты, когда ей начинало казаться, что сам Драгонвик был сном, как сном было и все, что с ней там случилось. Может быть, Николас забыл ее… Может быть, он и не любил ее вовсе… может быть, он уже встретил другую…
Все медленнее тянулись летние дни, а страхи Миранды все возрастали.
К концу сентября Миранда уже не могла больше ждать спокойно. Она не могла ни есть, ни спать. Ее талисманы — кольцо с сердечком и записка Николаса, которую она получила в день отъезда из Драгонвика, больше не могли служить ей утешением. По правде говоря, она уже приготовилась принять тот факт, что он может и не написать ей.
И еще она была уверена, что существует некое табу на возможность написать ему самой. Но все же почему? — страстно размышляла Миранда. Что может быть более естественным? Несколько благодарных слов за доброту и самый безобидный вопрос о здоровье. Письмо, которое любой человек может прочесть без всяких подозрений.
Однажды утром, когда мужчины работали в поле, а Абигайль пошла навестить Табиту, Миранда прокралась в гостиную и села за отцовский письменный стол из вишневого дерева.
У нее получилось четыре варианта письма и в конце концов она остановилась на последнем, переписав его набело на линованной бумаге, вырванной из гроссбуха отца. Больше добавить было нечего.
Стэнвич-Роуд, Гринвич, 25 сентября, 1845.
Дорогой кузен Николае.
Кажется, прошла вечность (она соскребла это слово перочинным ножом и заменила на «прошло много времени») с тех пор, как я уехала из Драгонвика.
Я надеюсь, что, вы как и Кэтрин, здоровы. Мои мысли все время возвращаются к вам (она остановилась, торопливо поправила букву «м» на «ш» и добавила окончание «ей») вашей доброте и гостеприимству. Пожалуйста (это слово она соскоблила). Для меня было бы большой честью узнать, что у вас все благополучно.
Она отложила ручку, и ее глаза тоскливо устремились сквозь окно на листья вяза. Как же ей подписать письмо? Не «искренне ваша», не «с почтением». Она долго не могла подобрать подходящего слова, а затем решительно взяла ручку и написала «Миранда», тщательно сопроводив подпись причудливыми завитушками, которыми ее обучили в академии.
Сложив листок пополам, она положила его в конверт и надписала адрес. Ясным погожим днем, пройдя три мили до почты, Миранда отправила письмо без марки и, вернувшись назад через поля золотарника и дальше по Стэнвич-Роуд, почувствовала, как на душе у нее становится легко.
Конечно, все остальное он прочтет между строк и пришлет ей слова поддержки.
Но неделя проходила за неделей, а ответа все не было.
Девочка просто тает на глазах, думала Абигайль, с тревогой глядя на дочь. Как хотела бы я, чтобы она никогда не ездила в этот Драгонвик и даже не слышала ни о каком Николасе. Она всегда была очень романтичной натурой, и к моему стыду, я, кажется, поощряла ее.
— Ешь хорошенько, Ренни, — приказывала она с раздражением, рожденным тревогой. — Ты похожа на ощипанного воробышка.
— Это точно, — согласился Эфраим, вытирая рот и пристально глядя на Миранду. — Что тебя тревожит все эти дни, дитя? У тебя до того вытянулось лицо, что тебе впору есть овес из кормушки.
В последнее время он был доволен дочерью. Она была такой тихой и послушной. Правда, ему казалось, что она стала худой как жердь, но девчонки такие неуравновешенные, непонятные создания, вечно со своими глупыми прихотями.
Ее отец нахмурился и открыл было рот, чтобы заговорить, но тут в разговор вмешался Нат.
— Смотрите, — закричал он, показывая на кухонное окно. — Какой-то чужак на чалой лошади въехал в наши ворота.
Миранда вздрогнула. Несмотря на весь свой здравый смысл, дикая надежда заставила ее сердце яростно забиться. Вместе со всеми она бросилась к окну, и они внимательно наблюдали за приближающимся всадником. Приезд любого незнакомца всегда был для них событием.
— Это не торговец, — заметил Нат. — У него нет никакой котомки.
Чалая пошла шагом со склоненной головой. На всаднике был шерстяной плащ и круглая шляпа.
— Кто-то сбился с дороги, — предположила Абигайль. Ей пришла в голову мысль, что этот человек мог приехать и к Миранде, но взглянув на девушку, стоявшую с разочарованным лицом, поняла, что это не Николас.
— Пойду узнаю, что ему надо, — сказал Эфраим, направляясь к двери. В этот момент незнакомец поднял голову, и Миранда удивленно вскрикнула.
— Это доктор Тернер!
Она смотрела на крепкие плечи, круглое улыбающееся лицо Джеффа и ненавидела его в этот момент за то, что он прибыл с верховья реки, что он так сильно напоминал ей Драгонвик, но не был тем не менее Николасом. Но ведь он может сообщить ей какие-нибудь новости о Николасе, подумала она с возрастающим возбуждением. Конечно, у него должны быть новости.