Гниль и руины
Шрифт:
— А что я мог сделать? Боялся, что он покажет на меня и скажет: «Он!», и в меня тут же ударит молния.
— Вычеркнуть эту работу из списка?
— Думаешь?
В следующем объявлении искали наблюдающего — отличный вариант, но только для одного из них. Бенни со своим плохим зрением не смог бы заметить зомов с нужного расстояния. Чонг же обладал орлиным зрением, и как только дочитал на плакате самые мелкие цифры, ему тут же предложили работу. Бенни даже не смог определить, что там написаны цифры.
Чонг согласился на работу, а Бенни ушел в одиночестве, бросив унылый взгляд на сидящего в высокой башне рядом с инструктором
Позже Чонг признался, что ему понравилась эта работа. Он сидел весь день и смотрел на равнины, на «Гниль и руины», растянувшиеся от Калифорнии до самого Атлантического океана. Чонг сказал, что в ясную погоду, особенно когда с карьера не дует ветер, он видит на тридцать километров вперед. Лишь он один, наедине со своими мыслями. Бенни скучал по другу, но втайне считал, что на самом деле работа скучнее, чем можно выразить словами.
Бенни нравился шум разливочного аппарата, потому что он ассоциировался с заводом по заполнению бутылок газировкой. Бенни нравилась газировка, но иногда ее было сложно достать. Какие-то устаревшие напитки привозили торговцы, но они были слишком дорогими. Бутылка «Доктора Пеппера» стоила десять пайковых долларов. Местная газировка разливалась в переработанные бутылки — как в банки от желе, так и в бутылки, в которых когда-то была «Кока-кола» или «Маунтин Дью». Бенни так и представлял, как обслуживает ручной генератор, управляющий лентой конвейера, или резиновым молотком заколачивает пробки в бутылки. Он был уверен, ему позволят пить любую газировку, какую он захочет. Но он шел по дороге и встретил работавшего на этом заводе подростка постарше — кузена Морги Митчелла, Берта. Поравнявшись с ним, Бенни чуть не блеванул. От Берта ужасно пахло какой-то мертвечиной, завалявшейся за плинтусом. Даже хуже. От него пахло, как от зома.
Берт поймал его взгляд и пожал плечами.
— Ну… а ты какого запаха от меня ожидал? Я разливаю эту дрянь по восемь часов в день.
— Какую дрянь?
— Кадаверин. А ты думаешь, я делаю газировку? Хотелось бы! Нет, я управляю прессом, выжимающим из гниющего мяса слизь.
У Бенни замерло сердце. Кадаверин — это мерзко пахнущая жидкость, получаемая при гидролизе белка во время разложения животных тканей. Бенни запомнил это на уроках естествознания, но не знал, что его получают из самого настоящего гниющего мяса. Охотники и ищейки наносили его на одежду, чтобы их не преследовали зомы, потому что мертвых не привлекало гниющее мясо.
Бенни спросил Берта, из какого мяса делают это вещество, но Берт покашлял, что-то пробормотал и наконец сменил тему. Как только Берт потянулся к ручке двери, ведущей на завод, Бенни развернулся и направился обратно в город.
Бенни знал еще об одной работе: художником поражения. Он видел портреты поражения на каждой стене городского забора и на стенах зданий, выстроившихся вдоль «Красной зоны» — открытой местности, отделявшей город от забора.
Эта работа была перспективной, потому что рисовал Бенни довольно неплохо. Людям хотелось знать, как выглядели бы их родственники, если бы стали зомами, поэтому художник брал семейные фотографии и зомбифицировал их. Бенни видел в кабинете Тома десятки таких портретов. Пару раз он задавался вопросом, не отнести ли фотографию своих родителей художнику, чтобы тот зарисовал их. Но так этого и не сделал. От одной только мысли о родителях-зомах его тошнило, он злился.
Но контролирующий его художник, Саккетто, попросил сначала Бенни попытаться нарисовать своего родственника. Сказал, это создаст более четкую картину того, что будут чувствовать клиенты. Поэтому Бенни, проходя собеседование, достал из кошелька фотографию своих предков и попытался.
Саккетто нахмурился и покачал головой.
— Они у тебя слишком мерзкие и пугающие.
Он попытался поработать с фотографиями незнакомцев, собранных в досье художника.
— Такие же мерзкие и пугающие, — сказал Саккетто, поджав губы и покачав головой.
— Но они мерзкие и пугающие, — настаивал Бенни.
— Но не для клиентов, — отметил Саккетто.
Бенни хотел было поспорить, сказать, раз он смог принять, что его родители превратились в пожирающих плоть зомби — а в этом нет ничего белого и пушистого, — то почему другие наконец не уяснят это?
— Сколько тебе было, когда умерли твои родители? — спросил Саккетто.
— Полтора года.
— Значит, ты их почти и не знал.
Бенни замешкался, и в голове снова мелькнула знакомая картинка. Мама кричит. Бледное и нечеловеческое лицо, которое должно принадлежать улыбчивому папе. А потом темнота, потому что Том унес его.
— Нет, — резко сказал он. — Но я знаю, как они выглядят. Я знаю их. Знаю, что они зомы. Или, возможно, уже мертвы, но зомы — это зомы. Верно?
— Правда? — спросил художник.
— Да! — рявкнул Бенни, отвечая на свой собственный вопрос. — И все они должны сгнить.
Художник скрестил руки на груди и, прислонившись к запачканной краской стене, рассматривал Бенни, склонив голову.
— Скажи мне кое-что, парень, — сказал он. — Все потеряли семью и друзей из-за зомов. Все переживают из-за этого. Ты даже не знал тех людей, которых потерял — был слишком маленьким, — но внутри тебя разгорается ненависть. Я знаю тебя всего полчаса и вижу, как ты исходишь ею. Что это вообще такое? Здесь, в городе, мы в безопасности. Живем своей жизнью и забываем про все то, что не можем изменить.
— Возможно, я слишком умный, чтобы простить и забыть.
— Нет, — сказал Саккетто, — дело не в этом.
После собеседования работу ему так и не предложили.
3
— Это был «Понтиак Леман» с откидным верхом 1967-го года выпуска. Кроваво-красный и настолько прокачанный, что мог опередить на дороге что угодно. И я действительно имею в виду что угодно.
Именно так Чарли Маттиас всегда описывал свою машину. А потом ржал, как лошадь, потому что считал это самой смешной шуткой, сколько бы ее ни повторял. Все предпочитали посмеяться вместе с ним, а не над самой шуткой, потому что обхват груди у Чарли сто восемьдесят сантиметров, а бицепсов шестьдесят; его пот представлял собой коктейль из тестостерона, анаболических стероидов и «Джека Дэниэлса». Не смеешься, он начинает злиться и думать, что ты с ним шутки шутишь. А отразившееся на твоем лице отвращение обычно приводило к тому, что Чарли раздражался.
Бенни всегда смеялся. Не потому, что боялся мести Чарли, а из-за того, что считал Чарли веселым. И крутым. По его мнению, больше никого не было круче на этой планете.
Бенни было плевать, что в машине, о которой Чарли постоянно рассказывал, тринадцать лет назад закончился бензин, и она превратилась в ржавый кусок металла, брошенный где-то в «Гнили и руинах». Как и плевать на то, что история и электромагнитный импульс ставили под сомнение возможность этой машины ездить. По рассказам Чарли машина пережила бомбы, упырей и тысячи приключений, и про нее ни в коем случае нельзя забывать. Чарли сказал, что был самым настоящим воином дороги, передвигался по асфальтовому покрытию и мочил зомов.