Гномон
Шрифт:
— Эта деталь выпала у него из памяти. Но я, конечно, видела.
Нейт вздрагивает:
— Я выглядела совсем чокнутой?
— Довольно эксцентричной. Но любой человек, который дал бы себе труд ознакомиться с твоим личным делом, понял бы. Думаю, у тебя синяки еще ого-ого какие.
— Не проверяла?
Пиппа Кин кивает:
— Проверяла. Мои соболезнования.
— Я отдыхала. Теперь работаю. Это помогает. Дело важное.
Кин снова кивает. Нейт можно понять. Все можно понять, если посмотреть с правильной точки зрения.
— Ты выдала ордер на арест Регно Лённрота.
— Это меня расстраивает.
— У тебя есть предположения, как этот Лённрот умудряется избегать задержания?
— Свидетель предполагает применение средств технического противодействия.
— А твои собственные воспоминания, видимо, не слишком годятся для доказательной базы с учетом произошедшего. Но все равно… ладно, не надо. Не буду тебя учить делать твою работу.
Кин искоса поглядывает на инспектора.
Нейт пожимает плечами:
— Если мы скоро не получим результатов, я попрошу снять с меня образ.
Ей приходило в голову, что побои могли испортить воспоминания. Должны были. Может, ради этого все и делалось.
Пару десятков лет назад это само по себе было бы уликой: «Подозреваемый не хочет, чтобы его опознали, и считает, что мы это сразу смогли бы сделать, то есть мы ранее встречались». Увы, вездесущий Свидетель делает такое рассуждение почти тавтологическим.
Кин кивает и ставит галочку в квадратике бланка. Инспектор слышит скрип шарика в ее ручке.
— Ты недавно встречалась с Оливером Смитом.
— Я хотела услышать, что он скажет о деле Дианы Хантер.
Дословно это правда.
— Смит — одаренный человек.
— Да, я знаю.
— И к Чейз Пахт ты ходила.
— В деле Хантер есть некоторые технические аспекты. Свидетель может предоставить данные и научную экспертизу. А мне требовалась… гипотеза. Человеческий взгляд. Интуиция.
— Своей ты не поверила?
— Я верю своим умозаключениям. Но не полагаюсь только на них. Точки зрения, полученные за пределами собственных контекстуальных рамок, бесценны.
— Ты провела самодиагностику, — Кин бросает взгляд вверх и в сторону: картина в картине. — Повторно.
— В записи дознания есть травматичный сегмент. У Дианы Хантер был инсульт. Это не отмечено в файле — видимо, до меня его никто толком не просматривал. Система… очевидно, расценила его как безопасный, но переживание было не из лучших. Я проверяла, могу ли я по-прежнему исполнять свои обязанности на должном уровне.
— И получила подтверждение.
— Да. Идеальный результат. Наверное, нужно было пройти этот тест до начала расследования — может, я так и буду поступать впредь. В нашей работе главное — ясность мысли, как ты сама знаешь, особенно когда расследуешь беспрецедентное дело.
— Люди умирают, находясь под арестом. Это статистическая неизбежность.
— Я имела в виду допрос высокой интенсивности. Он мог стоить ей жизни. Нет, это слишком мягко. Я все больше убеждаюсь, что в финальном отчете укажу: он стоил ей жизни. Вопрос в том, мог ли кто-то заранее знать, что погубит ее, и оправдывали ли такой риск наличные доказательства против нее.
Этот ответ явно закрыл какой-то раздел опросника, и Кин перешла к следующему:
— Ты чувствуешь личные негативные последствия от взаимодействия с таким объемом материала, взятого у другой личности?
Инспектор представляет себе, как Хантер поджимает губы в ожидании ответа.
— Да, — говорит она. — Я устала, раздражена. Произошедшее — в лучшем случае, преступная халатность. Мой отчет будет включать требование установить более высокие пороги безопасности, кроме того, я ожидаю некоторых изменений в личном составе. И, если говорить о моем личном опыте, замешательство при переключении между записью и реальным миром сильнее, чем обычно. Мне сказали, причина в том, что ее много. Это неприятно, но работа есть работа. Я понимаю, звучит напыщенно, но так и есть. Мы входим в головы к другим людям и находим то, что ищем, потому что там скрывается правда. Я провела нейромедицинский тест, потому что та же мысль пришла и в мою голову. Мне сказали, это не проблема. У меня нет внутреннего… — она делает ударение на следующем слове, потому что оно необычное, — …чувства, которое бы этому противоречило. Я осторожна, ведь мы оказались на неизученном поле. Но пока это еще один ужасный случай в мире, где их больше, чем мы были бы рады признать, и моя работа — разобраться с ними по очереди. Это я и делаю: шаг за шагом.
Путь в тысячу миль не начинается с первого шага, он и есть один шаг.
Нейт отбрасывает это воспоминание, она не уверена — ее собственное или комментарий Свидетеля; надувает щеки и шумно выпускает воздух.
— И я по-прежнему раздражена чертовым биллем о наблюдении, — добавляет она, сама себе удивляясь. — Люди относятся к нему несерьезно.
Нейт надеется, что ее слова прозвучали с возмущенным равнодушием, грубовато и профессионально. Умышленная смена темы будет выглядеть плохо.
Но Кин это, кажется, не беспокоит:
— Думаешь, плохо кончится?
— Нет. Но ты сама сказала на днях, что это вопрос здравого смысла, и ты думаешь, что особых споров не будет. Да, безусловно, у этой технологии есть преимущества. Да, безусловно, могут возникнуть проблемы. Доверяй, но проверяй. Испытывай и оценивай. Но настроения не такие. Много пены. Вроде все должно быть прямолинейно, но нет.
— Люди часто нас удивляют, — воркует Кин. — Всегда есть подвижка — большая или меньшая, когда дело доходит до голосования. Часть граждан испытывает нестерпимое желание проверить или почувствовать себя лучше, исполнив гражданский долг.
Нейт фыркает:
— Да уж, понадеемся.
Кин вскидывает бровь, не без иронии:
— Инспектор Нейт, мне кажется, вы лично вовлечены.
— Да. И так всегда. Потому я и работаю эффективно. Нарушения меня бесят.
— Да. Но на этот раз ты слегка эмоциональна. По отношению к голосованию тоже.
Она улыбается, подтрунивает.
Мьеликки Нейт думает о человеке с собакой. Такой эмоциональной вовлеченности ей не хватает. Нужно позвонить ему, когда все закончится. Или раньше. Они как раз входят в размытое окно, где такое возможно, а потом будет слишком поздно и слишком далеко от случайной встречи у дома Дианы Хантер.