«Гнуснейшие из гнусных». Записки адъютанта генерала Андерса
Шрифт:
19 августа в Генеральном штабе Советской Армии состоялось широкое совещание по вопросу организации польских вооруженных сил в СССР. На этом совещании было принято решение сформировать две пехотные дивизии и один запасный полк. Это было очень мало, хотя решение и сопровождалось оговоркой, что если наплыв людей возрастет, то будет обсужден вопрос об организации новых частей. Формировать дивизии предполагалось по образцу советских, но в уменьшенном составе (по одиннадцать тыс. человек в каждой). На этом же совещании было решено, что обе дивизии получат полный комплект советского вооружения уже в процессе формирования [46] . Кроме того, были назначены офицеры связи Советской Армии ко всем польским частям.
46
Запасной полк должен был насчитывать 5 тыс. человек. Срок готовности формирования был назначен на 1 октября 1941 г. Прямого указания
Во второй половине августа вышли на свободу генералы Карашевич-Токаржевский, Ярнушкевич, Пшездецкий и многие другие.
Но тогда же начались и первые интриги и происки. Развернулось соперничество вокруг должностей. Непрекращающиеся интриги становились какой-то эпидемией, сводившей на нет самые лучшие намерения и парализовавшей все наши усилия. Момент благородного порыва у наших высокопоставленных лиц быстро прошел, и началось взаимное «пожирание», обливание друг друга грязью и т. п. Наши «благородные патриоты» стали транжирить время и силы на междоусобную войну. Каждый старался вырыть яму другому, погрязая в отвратительнейших склоках.
Все меньше говорилось (если не считать, конечно, официальных речей) о неотложных делах, о существе вопросов и все больше — о должностях, званиях и почестях.
Первыми столкнулись Андерс и Токаржевский. Последний чувствовал себя глубоко оскорбленным тем, что не он, а именно генерал Андерс стал командующим польскими вооруженными силами в СССР. Токаржевского больше всего задевало, что он, старший по званию генерал и «создатель подпольной армии в Польше», был так недооценен и обойден. К тому же между обоими генералами велась и старая вражда. Сейчас каждый из них считал, что пришло время отыграться друг на друге, наступил самый подходящий момент рассчитаться со злейшим врагом.
Вскоре участились начиненные массой подробностей разговоры о прошлом Андерса. Они весьма компрометировали генерала, о котором, правду говоря, довольно много слухов ходило еще в Польше.
Генерал Андерс, сын помещика немецкого происхождения, воспитанный в русских школах, привык с ранней молодости к беззаботной и вольготной жизни. Он не мог примириться со скромными условиями, в которые его ставила военная служба. Стремясь пополнить свой личный бюджет и одновременно получить возможность войти в среду польской аристократии, он начал заниматься конным спортом и с этой целью обзавелся собственной конюшней скаковых лошадей. Вскоре это занятие переросло в азартную привычку, стимулируемую алчностью. Новое увлечение требовало крупных денежных сумм и риска. Поэтому Андерс стал содержать свою частную конюшню на казенном фураже. Это было началом. Первый крупный скандал на этой почве разразился в конце 1929 — начале 1930 года в Бялокрынице, где полковник Владислав Андерс командовал бригадой, а своих скаковых рысистых лошадей содержал в конюшнях 12-го уланского полка. Командир полка подполковник Рупп подал командованию Люблинского военного округа рапорт, в котором обвинил полковника Андерса в злоупотреблениях и потребовал возмещения стоимости фуража, израсходованного на его лошадей. До суда дело, конечно, не дошло, чему в значительной мере способствовал тогдашний начальник интендантской службы генерал Даниэль Конаржевский. Все окончилось переводом командования бригады с полковником Андерсом и его лошадьми из Бялокрыницы в Броды. А подполковник Рупп, осмелившийся обвинить своего начальника в злоупотреблениях, был выпровожен в отставку.
Второй скандал произошел у Андерса уже в Бродах, в связи с продажей им экипажа, принадлежавшего хозяйственной части 22-го уланского полка, и присвоением полученной суммы. История была тем пикантнее, что Андерс, получивший тем временем повышение в звании, приказал вернуть обратно им же самим проданный экипаж и передать ему, как командиру бригады, для личного пользования. Дело попало во Львовский военный округ. Между тогдашним командующим этого округа Токаржевским и Андерсом произошло серьезное столкновение. В результате Андерс был в дисциплинарном порядке переведен на такую же должность в Барановичи. Это было уже второе дисциплинарное перемещение, но само дело и на сей раз замяли. Стремясь как-то поправить свои дела, Андерс решил попытать счастья на политическом поприще и стал подвизаться в студенческих кружках корпорации «Аркония». Тогда же начались его первые политические выступления.
Через сравнительно короткое время всплыло еще одно дело, которое на этот раз попало в суд стюартов (суд чести) в Варшаве. Оно касалось злоупотреблений и жульнических махинаций на бегах и грозило Андерсу удалением из армии. (Это, вероятно, и послужило одной из причин, почему Сикорский назначил Андерса командующим польскими войсками в СССР. Он, видимо, считал, что таким образом купит для себя генерала, к которому так плохо относилась санация.) Теперь, в Москве, Андерсу вновь приходилось иметь дело с генералом Токаржевским, который везде, где только можно, напоминал о его былых грехах — об «овсе, сене, экипаже и деньгах».
Сначала Андерс не хотел давать Токаржевскому никакого назначения. Однако тот прилагал отчаянные усилия, а ничего не добившись, в конце концов заявил, что устроит скандал и вытащит на свет божий все
Токаржевский согласился принять предложенную должность, после чего был заключен негласный мир и преданы забвению старые счеты. Союз был скреплен брудершафтом.
Еще более резкое столкновение произошло у Андерса с генералом Ярнушкевичем. Оба генерала враждовали с давних времен: у них были старые счеты на почве конных бегов в Варшаве, где бегали также лошади Ярнушкевича, причем бегали лучше. Теперь судьба Ярнушкевича целиком находилась в руках его заклятого врага. Генерал Андерс, искушенный и ловкий в делах подобного рода, не упустил случая. Он решил отыграться на своем старом недруге. И воспользовался первым же подвернувшимся случаем, чтобы обезвредить соперника и избавиться от него. Как раз в то время Ярнушкевич обратился к д-ру Реттингеру с просьбой одолжить ему несколько тыс. рублей для покупки драгоценных камней. Такие сделки, правду говоря, не являлись подходящими по времени, но это еще не было преступлением. Тем не менее Андерс, узнав об этом от Богуша, предпринял коварный маневр: направил в Лондон Сикорскому телеграмму, в которой обвинил Ярнушкевича в скупке драгоценных камней и использовании в этих целях казенных денег. Ответ Сикорского гласил: «Дело генерала Ярнушкевича направить в суд чести для генералов. Назначения пока не давать».
Для передачи дела в суд не имелось никаких оснований, но зато, ссылаясь на приказ, можно было отказать в должности. Генерал Ярнушкевич неоднократно обращался с просьбой ознакомить его с существом выдвинутых против него обвинений, но в сущности никакого ответа так и не получил.
Отношение Андерса к генералу Янушайтису, в котором он инстинктивно чувствовал соперника, также оставляло желать много лучшего. Однако необходимо отметить, что генерал Янушайтис не ломал копий для завоевания этого поста и проявлял в отношении Андерса большое доброжелательство. Он был старше Андерса как по званию, так и по занимаемым перед войной постам, превосходил его широтой взглядов и политическим опытом, располагал к себе окружающих тактом и серьезностью, пользовался большим уважением среди офицеров, знавших его еще с довоенного времени и по подпольной деятельности. Отличительным качеством Янушайтиса было то, что он не занимался сплетнями и интригами. Всегда уравновешенный и приветливый, он вызывал всеобщую симпатию, в нем не было ничего натянутого и официального. Кроме того, он был единственным генералом, не на словах, а на деле доказавшим свое критическое, даже осуждающее отношение к послемайскому и досентябрьскому режиму в Польше.
Однако Андерс старался, где только можно, отодвигать Янушайтиса в тень, неуклонно стремился к тому, чтобы держать его в стороне от дел. Да и вообще хотел как можно скорее сплавить его с территории Советского Союза, что вскоре ему удалось: Янушайтису пришлось уехать в Лондон.
Подобные же трения были у Андерса и с генералом Пшездецким. Андерс не хотел привлекать его ни к какой работе. Он попросту не любил его, так как это был человек серьезный и не подходил к «обществу». Кроме того, Андерс знал, что советские военные власти еще за несколько месяцев до заключения июльского договора предлагали Пшездецкому формирование в СССР польского легиона. Этого было достаточно, чтобы Андерс не допускал его ни к чему. Лишь после длительного размышления, желая, как он сам выразился, чтобы от него отвязались, он назначил его на должность референта по вопросам уставов. Несмотря на личную неприязнь к Пшездецкому, Андерс все же не мог найти в его поведении ни малейшей зацепки для дискредитации, поскольку как по службе, так и вне ее этот человек суровых правил был поистине безупречен [47] .
47
22 августа генерал Андерс представил советской стороне список командного состава формирующейся армии. Согласно этому документу генерал-майора Пшездецкого планировалось назначить начальником запасной армейской базы (запасного полка). Однако даже эта невысокая должность не досталась генералу. Советские представители заявили, что «не делая отвода генералу Пшездецкому, ставят в известность Польское Командование о том, что Пшездецкий не является лояльным человеком в отношении своего союзника(т. е. СССР — Ред.). Вопрос об использовании Пшездецкого в Польской армии ставится на решение генерала Андерса». После этого начальником базы был назначен полковник Галадык. (Прим. ред.)