Гобелен
Шрифт:
Однако вторая половина переведенного текста имела вполне определенный смысл:
Я согласился занять пост главного представителя короля Генриха в маленьком приходе, где церковь не уничтожили. Я не могу отказаться от сутаны и не стану стыдиться бритой головы. И приму условия новой церкви, когда они будут объявлены.
Когда рушился мой дом — Кентерберийское аббатство, я пытался не предаваться печали и не считать разборку камней и дерева осквернением святынь — ведь
Многие сокровища аббатства Святого Августина находились в хранилищах собора. Именно туда сразу же направились люди Генриха. Они потребовали опись, чтобы король, когда приедет взвешивать золото, мог быть уверен, что получил все.
Однако наш аббат обладает быстрым умом, и он придумал, как сохранить немногие сокровища, не попавшие в опись. Отправляясь в свою новую церковь, я незаметно увез с собой величайшее из них. То, что никогда не должно быть расплавлено для получения денег, которые будут потрачены на войну.
Затем шла подпись: Иоганнес Корбет.
Они довольно долго сидели молча.
Потом Николас взял бутылку с «Обаном» и посмотрел на Мадлен, вопросительно приподняв бровь. Она кивнула, и он налил виски в пустой стакан.
— Интересно знать, что же это такое — «То, что никогда не должно быть расплавлено для получения денег, которые будут потрачены на войну»? Вероятно, нечто чертовски священное.
Мадлен рассмеялась.
— Звучит кощунственно.
— Нельзя совершить кощунство, если не веришь в святость предметов или человеческих останков, — мгновенно последовал ответ.
— Согласна. Но средневековая церковь относилась к этому очень серьезно. Святые являлись сосудами божественной благодати. Так что их останки становились носителями святости в физическом мире. Именем таких мощей приносились клятвы.
Мадлен не стала упоминать о клятве Гарольда и Вильгельма, изображенной на гобелене Байе. Ей хотелось еще раз взглянуть на него и более тщательно изучить после перевода описания встречи Леофгит с Одерикусом.
Николас бросил на нее странный взгляд, и Мадлен испугалась, что могла произнести последнюю фразу вслух, не отдавая себе в этом отчета.
— Так вот как вы себя ведете на лекциях? — спросил Николас, и в его глазах появился хитрый блеск.
— Извините, иногда я обо всем забываю.
— Продолжайте в том же духе! — Он поднял бокал. — Это поможет. Когда вам нужно вернуться в Кан?
— В среду. Я взяла дополнительный выходной. Хочу съездить в Лондон.
— Есть причина?
Мадлен охватили сомнения.
— Вы не должны отвечать, — спокойно сказал Николас.
— Ничего личного. Я намерена зайти в Государственный архив в Кью. Меня интересует оригинал завещания. Помните, я рассказывала вам об исследовании моей матери?
Он кивнул.
— Она побывала в архиве и сделала копию завещания семнадцатого века. Я бы хотела увидеть оригинал.
— Фамильная история?
— Да.
И вновь Мадлен захотелось поведать Николасу о дневнике. Она уже открыла рот, собираясь рассказать о нем, но в последний момент передумала. Какой-то невидимый страж охранял дневник, и он вновь помешал ей заговорить, хотя ужасно хотелось. Николас заметил ее колебания.
— Вы хотите что-то сказать?
— Ничего особенного. Можно мне сделать копию предполагаемого стихотворения? Думаю, если займусь им более плотно, то увижу какой-нибудь смысл.
— Не возражаю. Но помните, что это секретные материалы!
Мадлен улыбнулась и кивнула, но не сумела сдержать зевок. Николас встал и потянулся. Потом он снял очки и рассеянно провел ладонями по густым черным волосам, глядя в окно.
— Вы только посмотрите, какая луна!
Николас надел очки. Мадлен проследила за его взглядом.
Золотой серп луны поднялся над силуэтом города — прямо над шпилем собора. Луна испускала призрачный свет, и черный шпиль собора протыкал бледный нимб.
Этот памятник уже стоял, когда в семнадцатом столетии монах писал свои рунические хроники, — его построили в одиннадцатом веке. Дети Леофгит могли быть свидетелями строительства Вестминстерского аббатства. И его шпиль до сих пор возвышался над Кентербери.
Николас подошел к окну, Мадлен последовала за ним.
Встав рядом, она посмотрела на луну, чувствуя, что близость его тела и запах начинают туманить ей мысли. «Кажется, такого со мной еще не было», — подумала Мадлен. Когда пьешь много хорошего виски, единственная проблема — опьянение. Оно не было неприятным, но Мадлен старалась помнить, что именно алкоголь оказывает на нее такое действие, а вовсе не близость тела Николаса. Она вдруг представила себе, как протягивает руку и касается его кожи — в том месте, где голубой хлопок рубашки выбивался из-под ремня темных джинсов.
Он посмотрел на нее, но Мадлен не сводила глаз с луны.
— Хотите есть?
Мадлен кивнула. Упоминание о еде заставило ее почувствовать, что она ужасно проголодалась.
— Купим что-нибудь готовое?
Николас покачал головой.
— Нет, я хочу приготовить для вас ужин.
Он перешел в кухню, а Мадлен устроилась на старом диване с учебником о рунах в руках.
— Здесь написано, что существовало несколько магических шифров, при помощи которых авторы старались скрыть смысл рунических текстов. Обычно одну руну заменяли другой, но иногда использовали целую группу символов. — Мадлен немного помолчала. — Похоже, количество возможных комбинаций бесконечно.
Николас рассмеялся.
— Пусть это вас не останавливает! — Он подошел к Мадлен с тарелками и столовыми приборами в руках и поставил их на кофейный столик. — Я приготовлю спагетти, надеюсь, у меня получится.
Спагетти Николаса оказались превосходными — много оливок, чеснока и средиземноморских овощей, а еще он добавил пармезан.
После ужина Николас сварил кофе и включил музыку — это была женская оперная ария. Мадлен вновь удобно устроилась на диване и закрыла глаза, полностью погрузившись в музыку. Открыв их, она обнаружила, что Николас смотрит на нее.