Гобелен
Шрифт:
– Мариан… В этом нет смысла. Ты только мучаешь себя. Все кончено, говорю я тебе.
– Я спросил, в твоей или ее каюте.
– Хорошо. В ее.
– И вы спали вместе в Париже? Да, естественно, зачем я задаю такой странный вопрос? А потом здесь… Как долго это продолжалось?
Потерпевшая сторона всегда хочет и боится узнать подробности. Поль это понимал.
– Недолго. Она вышла замуж. Счастливо вышла, как ты видела.
– Кто первый разорвал эту связь? Ты или она?
– Это было обоюдное желание. Обоюдное.
– Ты
– Нет.
– Она была лучше меня в постели. Она принадлежит к такому типу. Подозреваю, что она делает вещи…
– Мариан, пожалуйста. Ты только изводишь себя!
– Я хочу знать. Если ты не скажешь мне, я позвоню ей и спрошу. Я поговорю с ее мужем.
Она направилась к телефону. Поль схватил ее.
– Ты будешь выглядеть странно. Ты ничего не достигнешь, – сказал он и, взывая к чувству ее женского достоинства, добавил: – Ты только унизишь себя.
– Как я ненавижу тебя! – выкрикнула она. – Ненавижу!
Слезы катились по ее лицу, она стала срывать с себя красное шелковое платье.
– Это платье, оно от нее! Она касалась его. Я избавлюсь от всех вещей, которых она касалась.
Шелк затрещал: она оторвала рукав.
– Избавлюсь и от тебя тоже. О, как я ненавижу тебя! – снова крикнула она. И, придерживая обрывки платья, она неверной походкой пошла через коридор в свою комнату.
Поль услышал, как хлопнула дверь. В этом звуке заключалось что-то пугающее и окончательное, как в пьесах Ибсена. Дверь хлопает, и слышно эхо. Что дальше, спрашивается? Он подошел к окну.
Он смотрел в ночь. В квартале горело всего несколько окон. Болела голова, знобило. Ему не следовало ничего говорить о Бене, он обещал Хенку и все эти годы сдерживал обещание. Потеряв самообладание – этот человек раздражал его! – он ничего не добился. Это дело было прошлым. Прошлым. А что теперь делать с Мариан?
Он встревожился. Вдруг он почувствовал тишину в доме. Он вспомнил о шкафе с лекарствами – кто знает, на что она способна сейчас! – и бросился в спальню.
Она лежала на постели, полуголая, в разорванном платье. Около корзины для бумаг кучкой лежала одежда: шерстяной костюм, украшенный норкой, черное бархатное платье, белый летний костюм и другие вещи, купленные в магазине у Ли. Он поднял и аккуратно положил их на стул.
Потом он подошел к кровати; Мариан лежала, подогнув колени, волосы упали на лицо, в руке мокрый скомканный носовой платок. Она рыдала; рыдания сотрясали ее хрупкие плечи.
Он понимал, что должен испытывать раскаяние, но не испытывал его. Он чувствовал жалость к Мариан, хотел ее утешить. Он протянул руку и прикоснулся к ее голове.
Она подняла глаза:
– Почему ты это сделал? Почему, Поль? Ты, должно быть, ненавидишь меня!
Ненавидеть ее! Она так ничего и не поняла.
– О, моя дорогая! – сказал он. – Это не имеет ничего общего с моими чувствами к тебе. Это просто время и обстоятельства. Плоть, если хочешь, так назови
И в этом, подумалось ему, больше правды, чем лжи.
Мариан прошептала:
– Гнев прошел теперь. Я могла бы убить ее и тебя… И вдруг все прошло, исчезло. Я разбита. Я ничто.
– О, Мариан, – сказал он. Он понимал, что должна сейчас переживать эта чопорная, бездетная, неврастеничная, холодная женщина, так и не познавшая подлинного смысла жизни. «Не ее вина, не ее вина», – говорил он себе, гладя ее по голове.
– Я ничто, – повторила она.
Он почувствовал комок в горле, бессильную боль. Ни одно человеческое существо не должно так чувствовать.
– Как ты можешь так говорить о себе? Ты добрый, хороший, ценный человек. Подумай, сколько у тебя друзей. Люди восхищаются тобой, кроме того, ты красивая женщина.
Она вытерла глаза.
– Я не знаю. Ты действительно так думаешь?
– Конечно. – Он попытался придать голосу жизнерадостность. – Ты знаешь мою слабость к искусству.
Думаешь, я бы женился на тебе, если бы ты не льстила моему вкусу?
Ее губы тронула слабая улыбка.
– Но тогда я не понимаю. Почему Ли? Она не красавица.
И пока он придумывал ответ, она сама дала его:
– Просто секс, мне кажется. Это животная природа мужчины.
– А, да.
– Мне иногда тяжело, как женщине, помнить, что ты другой. Секс для мужчины значит намного больше, чем для женщины.
Она действительно все еще в это верила.
– Я рад, что ты можешь так смотреть на эти вещи, – мягко сказал он. – Думаю, если ты будешь напоминать себе об этом, когда-нибудь мы сможем забыть о сегодняшнем эпизоде.
– Я попытаюсь.
Она встала, подошла к зеркалу.
– Я ужасно выгляжу. Я разорвала платье, а оно новое.
– Не обращай внимания. Завтра купи другое.
– Но не у Ли. Клянусь, я никогда больше не появлюсь у нее.
– Я понимаю. Так будет лучше для всех.
– А что насчет тебя?
– Все кончено, я сказал тебе. Она вцепилась в его руку:
– Поль… но если когда-нибудь опять случится это?
– Нет, нет. Этого больше никогда не случится.
– Почему? Ты мужчина. О, если ты когда-нибудь оставишь меня, я этого не вынесу, Поль! Мы так долго вместе, всю мою жизнь, с тех пор, как я выросла.
Ты еще ребенок, подумал он. И у него снова сжало горло.
– Даже когда я во Флориде, я знаю, что ты здесь. Я бы не уезжала. Я не поеду, если ты не захочешь.
– Все в порядке, все хорошо. Мне хочется, чтобы ты получала удовольствие.
– Что бы я делала без тебя? Не оставляй меня, Поль. Обещай, что не оставишь. Скажи это.
Ее опухшее, заплаканное лицо вызывало жалость.
– Я не оставлю тебя, – произнес он.
– Никогда? Что бы ни случилось?
– Что бы ни случилось. Но ничего не случится, сказал я тебе. Пойди умойся, расслабься и пойдем спать. Нам обоим нужен сон.