Гобелен
Шрифт:
– Да, хорошо жить в этом доме. Можно больше ни о чем не волноваться.
Ее встревожило выражение его лица. В нем было что-то преднамеренное.
– Что ты имеешь в виду? Я не понимаю.
– Я имею в виду, что теперь я респектабелен. Больше нет дел со спиртным. Так что, когда спрашивают о занятии твоего мужа, тебе не надо уклоняться от ответа, как ты это когда-то делала. Ты можешь прямо отвечать, что он занимается своими инвестициями.
У нее создалось впечатление, что он смеется над ней, как будто респектабельность не была
– И это приятно, я признаю, не бояться государственного контроля.
– Зачем ты все это говоришь, Домал?
Он так близко подошел к ней, что она почувствовала запах его одеколона. Он крепко схватил ее за руки.
– Я говорю все это, чтобы ты выбросила из головы сумасшедшие мысли.
Его ногти впились в нее.
– У меня нет никаких сумасшедших мыслей.
– Не играй со мной в кошки-мышки, Мэг. Я слишком хорошо тебя знаю. Ты опять раздумываешь о деле Бена.
– Да, – тихо согласилась она, – я бы хотела знать правду.
– У нас был этот разговор когда-то давно, Мэг. Мы чуть было не разошлись из-за этого, как ты помнишь. Давай не будем повторять все сначала.
– Но то, что я услышала сегодня…
– От Поля Вернера?
– Он бы не стал лгать.
– А я стал бы?
– Ты бы скрыл. Ты скрываешь. Играешь в кошки-мышки, как ты говоришь.
– Черт побери, Мэг, ты считаешь своего мужа убийцей?
– Я знаю, что тебе известно больше, чем ты говоришь.
Страх, как ни странно, придал ей большей смелости.
– Ты закрыл глаза на смерть Бена, ты закрываешь их теперь на страдания в Европе, тебе наплевать на все и всех, кроме получения прибыли…
Он оттолкнул ее с такой силой, что, не будь рядом кровати, она бы упала. Коробка с драгоценностями на ее столике была еще открыта. Он запустил в нее руки и подошел к Мэг с полными ладонями.
– Посмотри, что я дал тебе, посмотри! Бриллиантовые серьги, рубиновые браслеты, греческое золото, бермудский жемчуг…
Маленький резиновый предмет упал среди сверкающих драгоценностей на одеяло. Рука Мэг потянулась, чтобы прикрыть его, но Донал опередил ее.
– Что за черт, как это называется?
Она подняла глаза и встретила его удивленный взгляд. Говорить было нечего.
– Так ты пользуешься этим? И поэтому у нас не было никого после Агнесс? Ты делала это?
Она кивнула. Сердце замедлило свой ритм, хотя, казалось бы, должно быть наоборот. Странно, подумала она в этот долгий миг.
– Ну, будь ты проклята… Кто дал это тебе? Эта умница Ли, без сомнения. Так ты скрывала что-то от меня, да? Раздевайся. Снимай эту штуковину.
– Нет, – прошептала она, завязывая поясок халата.
– Снимай, я сказал.
Вдруг она испугалась, словно оказалась в комнате с незнакомцем.
– Что ты собираешься делать? Он засмеялся, не разжимая губ.
– Ты не хочешь подчиниться? Но я покажу тебе, кто здесь правит и будет править. Теперь все будет по-моему. Ты понимаешь, Мэг?
Отведя
– Донал, прекрати. Ты играешь роль. Ты не хочешь этого. Ты только хочешь…
– Я сам знаю, что я хочу!
Он бросил ее на кровать. Его искаженное от ярости лицо испугало ее.
– Нет, Донал, не поступай так со мной. Не надо.
– Сейчас. Иди добровольно, или я заставлю тебя. Я сказал, что теперь будет по-моему.
Она боролась, как могла. Он поймал ее руки и, прижав ее к кровати, сорвал с нее ночную рубашку. Она слышала треск шелка. Она не могла кричать – рядом были комнаты, где спали дети. Она поняла, что обречена на поражение. Холодные слезы текли по ее вискам.
Как стыдно! Как безобразно! Акт презрения. И впервые за все время, что этот человек входил в нее, она не чувствовала ничего. Ничего, кроме ужаса.
Когда он наконец встал, она уткнулась в подушку и зарыдала.
– Сегодня я позволю тебе поспать одной, – сказал он. – Завтра я уезжаю в Вашингтон на пару дней, но когда я вернусь, ты выбросишь ту штуку, и мы будем жить, как раньше. Тебе придется смириться.
Он погладил ее по плечу.
– Поплачь. Тебе станет легче, – и он тихо закрыл за собой дверь.
Мэг испытывала отвращение к себе. Это было невыносимо. Когда рыдания стихли, она перевернулась на спину и лежала уставившись в потолок. Изредка по улице проезжал автомобиль – она слышала скрежет тормозов и шуршанье сухих листьев. Свет фар скользил по потолку, и снова наступала темнота. Она заснула, проснулась и снова вспомнила свое унижение. Ее душила ярость, ярость на него и на себя за свою беспомощность. Нет, это невозможно пережить!
В комнате посветлело. Она лежала, не двигаясь, боясь пошевелиться, чтобы он не услышал и не пришел. Потом, вспомнив, что он говорил о раннем отъезде в Вашингтон, она почувствовала облегчение. Приподнявшись на локте, Мэг посмотрела на часы. Было почти восемь, ей давно было пора встать и завтракать с детьми. Посмотрев в зеркало, она ужаснулась: отекшие щеки и распухшие глаза с красными веками. Если бы она могла взять лед внизу, но тогда ее увидят горничные. Она услышала, как закрылась входная дверь. За дверью в ее спальню послышались детские голоса. Им, должно быть, сказали, чтобы они дали маме поспать. Немного погодя, в дверь легонько постучали:
– Миссис Пауэрс? С вами все в порядке?
– Дженни, все хорошо, спасибо. Я всю ночь мучилась жестокой простудой, инфекция, наверное. Нос и глаза все распухли.
– Может, что-нибудь принести? Кофе?
– Нет, спасибо. Я встану через минуту. Может быть, пойду подышать воздухом. Возможно, мне это и надо.
Под душем она долго плескала холодной водой на лицо. Это немного помогло. С макияжем и низко надвинутой шляпой она сможет выйти из дома. Стены давили на нее. Она развела руки, словно пытаясь раздвинуть их.