Гоблинские сказки
Шрифт:
— Ты не понимаешь, Маус! — прошептала Джейн. — Тебе не понятен простой человеческий страх! Ты привык всегда быть сильным! Ты идёшь вперёд, на проблему, и не видишь, как под твоими ногами погибают ни в чём не повинные люди!
— Да? — озадачился Маус.
— Ты ничего не помнишь о нашем прошлом, оно тебя просто не волнует! — трагически продолжала Джейн. — Ты забыл всё то прекрасное, что было между нами!
— Да? — осторожно поинтересовался Маус.
— Наука — это всё, что тебя интересовало в тот момент! — пылко информировала его
— Да?! — поразился Маус.
— И вот теперь, спустя двенадцать лет, ты появляешься, как ни в чём ни бывало, и делаешь вид, что тебе безразлично наше прошлое, что ты ни в чём не обвиняешь Стивена!
— А при чём тут Стивен? — заподозрил нехорошее Грандиевский.
— Я не хотела с ним встречаться! — окончательно расплакалась героиня. — Но я была так одинока! Меня угнетало безлюдье в нашем доме! Мои чувства требовали выхода! Но ты не понимал, что, спасая мир, ты губишь мою любовь к тебе!
— Послушай, Джейн. — заговорил Маус, тревожно оглядываясь на равнодушно текущее вещество, — давай обсудим это позже!
— Нет, ты не понимаешь! — упрямо заколодилась красотка. — Тебе неведомо простое человеческое чувство страха!
— Ну вот что!.. — свирепо проговорил спасатель Маус, но тут снова заголосил сотовый.
— Шеф, вам звонят! — дружно закричали сверху ассенизаторы.
— Да! — рявкнул в трубку Грандиевский.
— Ты что, ополоумел, Маус? — кротко осведомился Бегемот. — Тебе законы жанра не в кайф?
— Я никуда с тобой не пойду! — рыдала Джейн. — Меня обуревают чувства!
— Милая, ты что, не видишь — оно течёт рекой! — заорал ей Грандиевский.
— Потонем на фиг все! — голосила с крыши супермаркета компания рокеров и громко сопел толстый негр в полосатой майке, безуспешно корячась на своей оконной створке.
— Кончай истерику и быстро лезь наверх! — скомандовал сурово Маус.
В трубке между тем раздавались вопли, как будто Бегемот сел голым задом на раскалённую сковороду.
— А? Чего? — попытался разобраться в этих воплях главный городской спасатель.
— Послушай, Маус! — бесновался в трубке голос Бегемота. — Ты полный олух! Ты не врубаешься в великие истины западного кинематографа: простая женская истерика в критический момент подогревает публику круче самой катастрофы! Ей наплевать и на всеобщее обледенение, и на падение метеорита величиной с луну, и на глобальное потепление! Послушай, сноб несчастный, дай публике почувствовать себя живой — дай ей страсть, дай чувство! Ты должен быть мужчиной — на тебя смотрят и учатся молодые поколения! Ты — образец мужественности! Ты, сукин сын, обязан быть крутым чуваком! На тебя смотрит и плачет вся планета! Но и крутому мужику должны быть ведомы слабости, без этого твой образ выглядит топорным! Даже Конану свойственно быть нежным! А ты — беги, спасайся, там обсудим!
— Но как же так! — слабо замемекал Маус. —
— Ну вот что. — сурово отвечал кот. — Сейчас же признавайся ей, как ты раскаиваешься в том, что возлюбил науку больше, чем жену! Без этого вся катастрофа будет, как люля-кебаб без соли! Чего тебе ещё нужно?! Всё к твоим услугам: Стивен умер — мир его праху! Катастрофа вас свела вдвоём, вы на краю гибели, город обречён! Я специально подкупил просроченные реагенты, чтобы станция рванула. Я продырявил экскаваторами весь водопровод, чтобы сделать жизнь города несносной. Я брал взятки. Я посадил в психушку гениального изобретателя — народного любимца, чтобы не позволить ему предупредить весь город об опасности.
Он продолжал разоряться и рассказывать о своих проделках, не подозревая, что хитроумная репортёрша ловко подключилась к его сетевому номеру и теперь исповедь мэра транслируется по городскому радио, а также с открытых на площадях экранов показывается коллаж о его похождениях по кулуарам власти. Вся городская публика прекратила срочную эвакуацию, уселась на свои узлы и с наслаждением внимала речам преступного мэра.
— Чёрт! — в отчаянии сказал Маус. — Не думал я, что быть ассенизатором так сложно. Послушай, Бегемот, а нельзя ли сначала эвакуировать девушку, а потом признаться ей в чувствах?
— Законы жанра, Маус! Законы жанра! — бубнил кот в трубе. — Признавайся, Маус, а то сдохнешь на фиг!
— Признавайся, Маус!! — завопили спасатели на кране.
— Признавайся, сукин сын! — орала негритянская бабушка, дрейфующая в своём старом кресле.
— Маус! Скотина бесчувственная! — вопила репортёрша в микрофон.
— Папа! — со слезами взывала откуда-то из подвала маленькая девочка с собачкой. — Признавайся!
— Как?! — ужаснулся Маус. — У нас была ещё и дочь?! Что же ты мне сразу не сказала?!
Героиня ничего не отвечала. Только тяжело дышала и сквозь слёзы с укоризной глядела на своего беспутного супруга. Ай, блин, вот вляпался ты, Маус! Не узнал собственную жену! Хотя, столько лет прошло…
— Признавайся, Маус… — монотонно бубнили спасатели, сидя на стреле крана и однообразно болтая ногами.
— Ма-ус! При-зна-вай-ся! — скандировали толпы беженцев, собравшись под огромным уличным экраном.
Герой в отчаянии огляделся. Вещество уже поднималось выше пояса.
— Послушай, Джейн… — проникновенно заговорил он, прижимая обе руки к трепещущему в страхе сердцу. Тут из ворота комбинезона выскочила крыса, пригревшаяся на спасательской груди, спрыгнула в поток и быстро поплыла прочь.
— Ну ладно. — не огорчился обломом Маус. — Фиг с ней, с крысой. Я всегда тебя любил, Джейн. Даже когда бросил.
— Нехило. — прокомментировали этот монолог спасатели, скучающие на своём кране. Героиня не обращала на реплики внимания. Она даже не отвечала, целиком погрузившись в воспоминания. Она переживала чувственный коллапс.