Год 1918, Чаша гнева
Шрифт:
– Постойте, товарищ Серегин! – воскликнул будущий Отец Народов. – А как же товарищ Ленин?
– А товарищу Ленину, – вздохнул я, – в ближайшее время придется перейти на чисто теоретическую работу, а иначе деятельность на посту председателя Совнаркома убьет его за пять лет, и последние полтора года существования разбитого параличом полутрупа будут страшными, как адские муки, начавшиеся еще при жизни. С соответствующей исторической литературой, описывающей период болезни
– Да, товарищ Серегин, – кивнул Коба, – я вас понял. Если товарищ Ленин сам выскажет желание передать мне обязанности Предсовнаркома, то я впрягусь в этот адский воз и потащу его без единого стона.
– Иного ответа я от вас и не ожидал, – сказал я. – А сейчас идемте, кажется, товарищ Ленин и господа дипломаты сумели составить взаимоприемлемый проект мирного соглашения в пределах очерченных мною рамок.
Семьсот восемьдесят третий день в мире Содома. Вечер. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы.
Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский
Отправив господ дипломатов в Брест-Литовск перебеливать проект мирного договора и выслушивать военспецов, к тому моменту как раз вернувшихся с экскурсии по полевым лагерям моей армии, я проводил усталого, но довольного Ильича обратно к нему в кабинет.
– Вы, товарищ Серегин, – на стоя на пороге портала, сказал мне пока еще глава Советского государства, – сегодня сделали большое дело. Этот фон Кюльман был как шелковый. Одних угроз неограниченного насилия для этого, как мне кажется, было бы маловато. Вы не подскажете, в чем там было дело?
– Если отбросить привычку европейцев хватать все, что плохо лежит, – хмыкнул я, – это договор действительно взаимовыгодный для обеих стран. Сейчас вопрос выживания Германской империи находится на Западном фронте и каждая дивизия, каждый полк и даже каждый солдат, пребывающие в любом другом месте, уменьшают и без того невеликие шансы императора Вильгельма свести войну хотя бы вничью. Если бы речь шла только о французах и англичанах, то немцы еще побарахтались бы, но два миллиона американских солдат – это очень тяжелая гиря на весах
– Вы сказали «нам», товарищ Серегин? – удивленно спросил Ильич.
– Конечно, «нам», товарищ Ленин, – ответил я. – Я не считаю советское государство для себя чужим и просто не хочу, чтобы оно оказалось обременено врожденными болезнями, которые и убили его в моем мире. К различным формам русской государственности в предшествующих мирах мое отношение было не в пример более отстраненным. Чем ближе по временной шкале я оказываюсь к своему родному миру, тем более личным становится мое отношение к существующему там русскому государству. Когда-то Архимед сказал: «Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю». Вам такая точка опоры дана, и не стоит превращать ее в жидкую грязь. Мировая Республика Советов, которой вы грезите, может начинаться только с Советской России, и более ни с чего другого.
– Маркс бы с вами поспорил, ну и черт с ним, с этим Марксом! – экспрессивно воскликнул Ленин. – Вопрос только в том, как объяснить столь радикальные изменения нашей политики товарищам по партии, а покойнику Марксу объяснять что-то уже бесполезно. Не поймет.
– Ваш младший брат-близнец, – сказал я, имея в виду Ильича из 1914 года, – по аналогичному поводу сказал, что чистый марксизм надо оставить меньшевикам для того, чтобы они игрались с ним в песочнице, а большевизм нуждается в новой теории, правильно объясняющей все социальные явления в человеческом обществе. У вас тут это решение назрело и перезрело. В науке, когда натурный эксперимент опровергает теоритическую гипотезу, меняют теорию, а в религии, где нет теорий, а есть догмы, подвергают анафеме экспериментатора. В моем прошлом вы, товарищ Ленин, в полный рост напоровшись на несостоятельность марксистской теории, занялись тактическими маневрами на местности, объявив свою Новую Экономическую Политику «временным явлением». Так политическая практика начала расходиться с теорией, иногда даже радикально. Ваш ученик Коба, который, приняв у вас власть, окончательно превратился в товарища Сталина, продолжил ту же практику, впрочем, признав, что никакой теории у советского государства нет, а есть догматика, что совсем не одно и то же. Ну а когда умер и он, к власти пришли люди, которые на местности маневрировать не умели и не хотели, а вместо того все стали делать «по науке», что в итоге привело к краху советского проекта и реставрации капитализма.
Конец ознакомительного фрагмента.