Год активного солнца
Шрифт:
— Э, братец, ты забываешь, что я не математик, а писатель.
— Тем более. Признайся, что этот подонок наплевал нам в души.
— Напротив, мой Тамаз, напротив. Он только столкнулся с подонком почище, чем он сам. Почему он не решился сказать тебе, чтобы ты продал ему мизинец? Ты можешь назвать меня садистом, но я просто умирал от любопытства, устоит официант или нет. В конце концов, так ли уж трудно отрубить палец, тем более мизинец? Энергичный взмах топора, и дело сделано. Зато через минуту можешь положить в карман пятнадцать тысяч. Подумай только, пятнадцать тысяч рублей, моя десятилетняя зарплата. У этого официанта, вероятно,
— Тебя не поймешь, когда ты шутишь, когда серьезно.
— Ничуть не шучу.
— Отар, скажи мне откровенно, без всяких шуток. — Тамаз глядел другу прямо в глаза. — Если бы официант согласился, ты бы позволил ему отрезать палец?
— В таком случае я тебе отвечу по-другому: меня просто интересовало, как низко может пасть человек, есть ли вообще предел человеческому падению?
— Неужели ты только ради подобных экспериментов водишь дружбу с этими негодяями?
— Во-первых, я с ними не вожу дружбу, точнее, они не водятся со мной. Я не настолько знаменит, чтобы дружба со мной что-нибудь давала им. У них есть деньги, теперь им нужна слава, популярность. Редактор или даже старший редактор сценарного отдела экспериментальной киностудии не бог весть какая фигура для них. С другой стороны, эти люди со своеобразной философией очень интересны для изучения. Ты, Тамаз Яшвили, в глазах всех здравомыслящих людей личность значительная, даже если у тебя в кармане нет ни гроша. Рано или поздно у тебя будет имя, слава, и неважно, сможешь ты купить машину или умрешь весь в долгах. А что делать этим господам? Какой бы тугой ни была их мошна, цена им — грош. И ты хочешь, чтобы они признали твое превосходство, курили тебе фимиам. Нет, дорогой, они по-своему борются против тебя, против меня, против всех, кто хоть что-то представляет собой.
— Тем более! — вскричал Тамаз, и глаза его странно загорелись.
— Э, ты ничего не понимаешь. Давай лучше оставим философию. Вон такси идет.
Машина сбавила скорость и затормозила около них.
— Отвези-ка нас на улицу Барнова, — беззаботно сказал Отар шоферу, откидываясь на спинку сиденья.
— Зачем нам на Барнова? — удивился Тамаз.
— Заедем к Нате.
— Так поздно? — Тамаз посмотрел на часы.
— Почему поздно? Половина десятого. Через пятнадцать минут будем на месте.
— Неловко заявляться с пустыми руками, может быть, цветов купим?
— Не стоит баловать, пусть привыкает к тому, что ждет ее в будущем.
Отару Нижарадзе казалось, что он никогда не влюбится. С Натой они познакомились в апреле прошлого года. Когда Отар впервые увидел эту девушку, он твердо решил, что именно она станет его женой. На третий или четвертый день после знакомства он сказал ей, что ему не нравятся распущенные волосы, что ей больше подойдет прическа, которая называется «конский хвост». На следующий день Ната причесала волосы, как нравилось ему. Отар решил, что девушка покорена, и без лишних церемоний спросил, когда они распишутся. Ната рассердилась и ушла.
— Когда успокоишься, позвони! — крикнул вслед Отар.
Прошло несколько месяцев, Ната не звонила. Отару не хотелось поддаваться яа ее капризы, но постепенно в душу вкрались сомнения, потом и страх. Когда же надежда окончательно оставила его, он махнул рукой на самолюбие и пожаловал к Нате домой. Девушка захлопнула дверь перед его носом.
Но не так-то легко было заставить Отара Нижарадзе отступить. На следующий день он подкараулил Нату у входа в университет и, издали завидев ее, еще раз поклялся — она или никто…
— Что вам угодно? — спросила девушка.
В ее насмешливом тоне явно проскальзывала обида. Отар моментально заметил это и решил держаться с достоинством:
— Пожелать тебе всего хорошего.
— И только?.. Счастливо оставаться!
Ната повернулась, чтобы уйти. Отар схватил ее за руку.
— Отар, на нас смотрят.
— Выйдешь за меня замуж, в конце концов?
— Разумеется, нет. Но я никогда не сомневалась, что у тебя хороший вкус. Всего наилучшего.
— Ната!
— Слушаю! — Ната лукаво взглянула на Отара.
— Чего ты добиваешься, наконец?
— Ах, вот как, это я добиваюсь! А мне-то казалось, наоборот…
— Я свое сказал. Теперь твоя очередь.
— Моя? Сперва ответь, где ты пропадал столько времени?
— Хотел убедиться, люблю тебя или нет…
— И к какому же ты пришел заключению?
— Пришел к тебе, вот и заключение.
— Оставим подтексты литературе. На серьезный вопрос следует отвечать конкретно и вразумительно.
— Я пришел к заключению, что люблю вас и не могу без вас жить. Мне следует перейти к подробностям?
— Не стоит. На сегодня и этого вполне достаточно. Меня ждут. Всего доброго.
И Ната ушла.
Отар остолбенел. Злой как черт вернулся он домой и завалился на кровать. В глаза бросилась облупившаяся штукатурка на потолке, он вспомнил, что целую неделю собирался позвонить в домоуправление, решил было сейчас отправиться туда и сорвать свою злость на домоуправе, но тут же рассердился на себя за дурацкое побуждение, повернулся лицом к стене и пролежал так до самого вечера. А как стемнело, вскочил будто ужаленный, выбежал на улицу, поймал такси и помчался к Тамазу. Полчаса спустя друзья сидели в уютном буфете гостиницы «Тбилиси». Это было их излюбленное место.
Отар заказал бутылку коньяка. Тамаз пить не стал. Отар не настаивал. Он пил один и говорил без умолку. Опустошив бутылку, потребовал еще одну.
— Будет, Отар, ты и так хорош, — взмолился Тамаз и сделал знак буфетчику, чтобы тот унес бутылку обратно.
— Гриша-джан, не выводи меня из терпения! — сверкнул глазами Отар на буфетчика, выхватил бутылку и сам откупорил ее. — Выпей хоть рюмку, Тамаз, на трезвую голову трудно слушать пьяный бред.
О Нате Отар ни разу не упомянул, хотя весь вечер думал только о ней да о своей обиде.
— Тамаз, хочешь завтра в Сванетию махнем? Поохотимся на туров. Почему ты не любишь охоту? Теперь самое время — открытие сезона, постреляем куропаток. Ты никогда не охотился на куропаток? — спросил Отар и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Что может быть лучше охоты на куропаток? Сперва надо разогнать стаю, — пока они вместе, это чертовски хитрые птицы. Но стоит их разогнать, все, их песенка спета. Я думаю, во всем мире не найти птицы глупее, чем одинокая куропатка. Одно нехорошо, где они гнездятся, там гюрза водится. Ты когда-нибудь видел гюрзу? Она толщиной с мою руку. — Отар подтянул рукав к локтю, обнажив широкую в кости руку, и показал Тамазу. Потом обернулся к буфетчику: — Гриша, пропусти с нами рюмочку.