Год бродячей собаки
Шрифт:
Дорохов совсем было собрался идти обедать в соседний ресторан, когда его внимание привлек шум остановившегося внизу автомобиля. Подойдя к окну, он увидел, как из огромного «мерседеса» вышел среднего роста, полный, лысоватый мужчина в длинном темном пальто и в сопровождении телохранителей направился к главному входу в здание. Вторая машина, черный джип, стояла поодаль, а вдоль забора из стальных прутьев уже прогуливалась пара ребят в тяжелых кожаных куртках. Первым желанием Дорохова было закурить, но он сдержат себя, вернулся за стол и принялся просматривать сложенные стопкой документы. Когда в дверь постучали, Андрей поднял глаза от бумаги. Прямо перед ним стоял один из телохранителей и внимательно осматривал помещение. Из-за его спины выдвинулся толстяк и, развязывая на ходу пояс, направился
— Я закурю?
— Да, да, пожалуйста! — Дорохов пододвинул к краю стола пепельницу и, отказавшись от предложенных, достал из ящика свои сигареты. Какое-то время оба молчали, не проявляя нетерпения начать разговор.
— Мое имя Аполлинарий Рэмович Ксафонов, — заговорил первым гость. — Друзья для краткости зовут просто Полом. Странная комбинация, не правда ли? Бабушка моя, учительница рисования, была без ума от Аполлинария Васнецова и назвала меня в его честь, а дед по отцу — человек простой, от станка, — стоял за большевизм в мировом масштабе. Отсюда — революция, Энгельс, Маркс. Ну а вас, как я понимаю, зовут Андреем Сергеевичем?
Дорохов кивнул.
— Я буду называть вас Андреем, чтобы не тратить время на формальности. Мы ведь с вами люди деловые! — Ксафонов улыбнулся, показав два ряда очень ровных белых зубов с выделявшимися на их фоне крупными клыками. Эта деталь портила его в целом благообразный вид человека светского, ухоженного, придающего значение своей внешности и манерам. — Я так думаю, что мой визит не стал для вас неожиданностью. Вы ведь наводили справки о моей скромной персоне…
Этот факт Дорохов не собирался отрицать.
— Да, Пол, я вас ждал, но, честно говоря, не сегодня.
— А зачем откладывать? — Ксафонов постучал пальцем по сигарете, стряхнул наросший пепел. — Тем более, что Шепетуха тут же прибежал и обо всем в подробностях доложил. Вы, Андрей, правы, действительно мразь ушастая, удивительно гнусный и неприятный тип.
Дорохов промолчал. Аполлинарий Рэмович расценил это молчание по-своему:
— Да, я понимаю, как-никак, а начальство, приходится выбирать выражения. Но в одном Шепетуха прав: денег мы потеряли чертову уйму. — Все так же улыбаясь, Ксафонов посмотрел прямо в глаза Дорохову. Андрей выдержал этот взгляд и улыбнулся в ответ:
— Вы прекрасно знаете, что я тут ни при чем…
— Я-то знаю, — вздохнул Пол сочувственно, потыкал в дно хрустальной пепельницы недокуренной сигаретой. — Только как это объяснить другим?.. Ведь ни для кого не секрет, что именно вы фактически руководите ассоциацией и деловые прогнозы составляете тоже вы.
После этих слов наступила довольно длинная пауза. Ксафонов смотрел в окно, легко барабанил кончиками пальцев по полировке стола. Дорохов курил. Игра в молчанку затягивалась.
— Ну и что будем делать? — Аполинарий Рэмович поднял тонкие брови, вопросительно взглянул на своего визави.
Андрей пожал плечами.
— Вы что, хотите, чтобы я вернул вам деньги?
Ксафонов радостно засмеялся, да так простодушно, что входная дверь слегка приоткрылась и в нее заглянул телохранитель.
— А вы, Андрей Сергеевич, оказывается, шутник, — проговорил толстяк, утирая платочком выступившие слезы. — По-моему, вы не представляете, о какой сумме идет речь. Я подозреваю, что вы насмотрелись плохих отечественных боевиков и считаете, что мы собираемся пытать вас раскаленными утюгами и требовать несчастные пятьсот тысяч долларов. Должен вас разочаровать — эти времена давно прошли. Я, Андрей Сергеевич, мелочами не занимаюсь. С Шепетухой — он парень свойский — мы и сочтемся по-свойски, а к вам у меня есть вполне конкретное деловое предложение.
Ксафонов помедлил, вновь достал пачку «Данхил» и предложил Андрею. Тот взял сигарету, прикурил от протянутой ему зажигалки.
— Должен вас предупредить, — начал Пол, закуривая, — что если вы откажетесь, ничего страшного не произойдет ни с вами лично, ни с Марией Александровной, — он сделал
Ксафонов продемонстрировал в улыбке свои клыки.
— Хотя мне лично будет искренне жаль. Вопрос не в деньгах, хотя и они вещь далеко не последняя, — вопрос в интересе к жизни. Личность вашего масштаба просто не должна прозябать в такой дыре, как эта ассоциация, да и, если честно, можно считать, что ее уже нет. Я имею в виду ассоциацию. Такие вопросы решаются в одночасье.
Аполлинарий Рэмович задумался, покрутил сигарету в пальцах, как если бы хотел ее размять.
— А знаете что, Андрей, давайте откровенно! Мы с вами где-то похожи: вы изучали меня, я — вас, зачем нам темнить и ходить кругами. Во всей этой истории нас особенно заинтересовал рассказ охранника Шепетухи — ну, он потом еще сломал ногу… Батона! — рассказ о том, как вы продавали по электричкам детские книжки. Я даже сначала не поверил, и моим людям пришлось изрядно побегать, чтобы найти и опросить свидетелей. Забавно, очень забавно и наводит на интересные мысли!.. — Пол вздохнул. Казалось, он не знал, как подойти к сути предложения. — Так вот, Андрей Сергеевич, вам предлагается возглавить штаб по моему избранию в Государственную думу.
— Мне? — удивился Дорохов. — Но у меня же нет в этом деле никакого опыта!
— С вами будут работать мои помощники. Ну, а отсутствие опыта в данном случае только плюс: за вами не тянется след грязных предвыборных технологий. Вы, конечно, слышали о таких: ночные звонки с просьбами проголосовать за вашего конкурента, ассоциирование его с сексуальными меньшинствами и сектантами. Это все глупости, мы, как честные люди, пойдем на выборы с открытым забралом.
— Да, но выборы только недавно прошли! — продолжал недоумевать Дорохов.
— Не совсем так! Где-то они признаны недействительными, и назначен новый тур, да и депутаты, как и прочие люди, смертны — глядишь, кто-нибудь да помрет. К таким вещам надо быть готовым…
Дорохов не понял, к чему именно призывал Пол быть готовым, — к собственной смерти или к участию в выборах, но уточнять не стал. Ксафонов тем временем продолжал:
— Но это лишь часть моего предложения. Вторая часть… — он неожиданно улыбнулся, он вообще был улыбчив. — Надо что-то делать с вашим благотворительным фондом! На те копейки, что вы собираете, можно разве что выпить за упокой души безвременно почивших в нищете, и не больше. Если вы согласитесь, я бы предложил создать нечто другое, назовем это, к примеру, Институтом интеллектуальных инициатив. Этакая, на западный манер, бесприбыльная благотворительная организация, финансовое благополучие которой обеспечивается игрой на мировых биржах. С вашим талантом не составит труда зарабатывать на колебании курсов акций крупнейших компаний. Небольшой начальный капитал — миллионов сто-сто пятьдесят, больше не надо, — я легко соберу. Вести игру будем тонко, через подставных лиц и уж, во всяком случае, не привлекая к себе внимания. Ведь всегда кто-то выигрывает, так вот этим «кто-то» станем мы. — Пол помедлил, бросил рассеянный взгляд в окно. — Вырученные деньги, в первую очередь, надо потратить на открытие сети детских домов и хоть немного поднять уровень пенсий. Старики и дети — именно по тому, как они живут, можно судить, есть ли у общества совесть. — Ксафонов неспешно закурил, озабоченно коснулся рукой лба. — А знаете, почему я иду в Думу?.. Потому что устал. Устал от грязи, от той бессмысленной суеты, что, как в унитазе, бурлит в коридорах власти и воняет на всю Россию. У них, видите ли, один раз стреляли в де Голля — и сразу же «День шакала», а у нас — сплошные стаи шакалов, стоит только столкнуться с государственными учреждениями. И если де Голль остался жив, то наши люди умирают от того, что у них не выдерживает сердце! — Пол нервно дернул шеей, нахмурился. — Надо, чтобы к управлению страной пришли новые, честные и обеспеченные люди, пекущиеся не о своих карманах, а о народе. Во всем мире политика — это продолжение жизни, а у нас зачастую смысл жизни сводится к наблюдению за перипетиями этой самой политики. — Ксафонов улыбнулся широко, открыто и сказал почти просительно, как говорят дети: — Соглашайтесь, а? Уж больно дело хорошее!