Год Быка
Шрифт:
Однако Екатерина с Виталием вручили свои, персональные подарки. Это была на редкость красивая и богата оформленная коробка конфет, и оригинальный массажор для головы, и самый главный подарок – подвесной, электронный, дистанционно управляемый, многофункциональный альбом-рамка, главное назначение которого была демонстрация фотографий с цифрового фотоаппарата. Причина такого разнообразия оригинальных подарков от дочери и зятя во многом крылась в изобилии подаренных им на Новый год подарков их многочисленными учениками.
Все подарки пришлись юбиляру, как говорится, к месту. Но самый главный подарок для Платона были его дети. Он давненько не виделся со старшими и средними, давно или всегда жившими отдельно.
Теперь он озвучил им своё желание понянчиться с внуками. Но те перевели стрелку на самого младшего, словами Екатерины предположив, что тот в этом деле всех обгонит.
Платон развил тему, проиллюстрировав её своими воспоминаниями:
– «Только после прочтения, наверно всей нашей студенческой группой, книги Нойберта «Новая книга о супружестве», мы все стали к сексу относится как-то обыденно, он перешёл в разряд…» – Платон замешкался.
– «Водных процедур!» – помог ему озорник Данила.
Тут же, видимо вспомнив что-то, Даниил перебросил на компьютер отца наброски рассказов своей жены Александры.
Екатерина же перебросила на компьютер отца свой электронный адрес в «контактах», где тот мог бы посмотреть множество фотографий её работы, творчества и путешествий.
Время шло, блюда яств сменились фруктами и сладостями, плавно перейдя в чаепитие. Торт заменили разнообразными Тирольскими пирогами, которые гости моментально просто смели.
Из-за отсутствия достаточного места, в одном из них Ксения на этот раз вместо обычных маленьких свечек поставила две достаточно крупные свечки-цифры, обозначающие 6 и 0.
Из-за значительного расстояния до них, юбиляр на этот раз лишь со второй попытки загасил их хилое пламя.
И конечно не обошлось без разнообразных конфет для сладкоежек, коими всегда считались Платон и его дети.
Затем гости стали понемногу расходиться. Первыми ушли трое верующих во главе с Анастасией. Им нужно было ещё на какие-то церковные мероприятия.
Затем ушли Екатерина с Виталием, которым надо было в этот вечер ещё и выступать. Последними отца покинули Даниил и Александра.
Данила на прощание с удовольствием потискал отца в своих могучих объятиях, как тот раньше, но с меньшим успехом, делал сам.
Ушёл провожать свою Кирюшку и самый младший из сыновей.
До возвращения Кеши его родители успели убрать со стола, поставить мебель по местам, и вымыть посуду. У обоих настроение было прекрасным.
Его тем более не омрачала даже лёгкая, но в то же время приятная от осознания выполненного долга, усталость Ксении.
Поздно возвратившийся домой Иннокентий застал родителей уже в обнимку отдыхающими у телевизора.
Платон ещё несколько дней с удовольствием вспоминал отмеченный дома свой юбилей, хоть и не в полном составе, зато в тёплой, уютной, домашней обстановке.
Он также с удовольствием вспоминал и отмеченный на работе свой юбилей. Действительно, на столе получилось строго и красиво, как в ресторане, а за столом – непринуждённо, тепло и дружественно.
Через несколько дней даже Иван Гаврилович высоко оценил обычно привычное, но на этот раз непривычное, мероприятие:
– «Такого прекрасного дня рождения у нас ещё не было!» – наедине как-то поделился он с Надеждой.
И теперь счастливая улыбка не сходила с лица Платона.
У него все последующие дни было прекрасное расположение духа, которое не могли омрачить даже неожиданно нахлынувшие воспоминания.
Он вдруг вспомнил, что до сих пор Настя и Вася так и не нашли тёплые, зимние носки, специально связанные Алевтиной Сергеевной для сына – последнее, сделанное ею для Платона. Анастасия до сих пор так и недоделала для Платона, семь лет назад обещанную Васину бежевую курточку, которую Платон планировал использовать для работ ещё с бежевой Волгой ГАЗ-24, уже давно проданной Ксенией, как хозяйкой, за бесценок.
Но текущие бурные события последнего времени быстро отвлекли Платона от грустных воспоминаний.
После всех празднований юбилея, похода в пенсионный фонд, Платона вдруг поразила какая-то всеохватывающая, внутренняя радость, будто бы от свершения чего-то давно и упорно им ожидаемого, как будто его, наконец, выпустили на волю, чувство ощущения необыкновенной свободы от длительно им выполняемого долга.
Ему показалось, что он теперь может жить, как ему хочется, радостно, а не по грандиозным планам кого-то.
Причём эту радость уже не могли омрачить и поколебать окружающие его мелкие напасти и неприятности.
Лёгкая улыбка теперь не сходила с его лица. Было так, будто бы он теперь узнал что-то, что многие ещё не знают, не ведают, не чувствуют.
Даже лицо его стало ещё более одухотворённым, как будто он знает какую-то великую тайну бытия. У Платона теперь было ощущение, будто он прошёл терминатор, вышел на свет божий из тени земной.
И это был его, зимний терминатор.
В общем, Платон стал совсем взрослым и свободным от долга перед, длительное время его угнетавшим, государством. И совесть его была чиста.
Приятные воспоминания теперь всё чаще одолевали его.
Особенно это часто происходило на работе, где он обычно сидел один и никто не мешал ему погрузиться в ностальгию.
Платон вдруг явственно вспомнил запах своей детской, летней Москвы, запах какого-то предвкушения чего-то. Тогда он явственно и чувственно различал её утренний, дневной и вечерний запахи.
Сейчас же нюхать было нечего. Сейчас ему часто приходилось только слушать, в том числе всякую ерунду и пакость.
– «Ну, вот! Я пролила, а ты наступил!?» – войдя к себе, услышал он от Надежды.